Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев

Наименование геноцида евреев «окончательным решением» (Endlosung) служило двойной психологической цели: «обозначало массовые убийства, но не напрямую, не вызывая неприятных чувств; и прямо указывало на решение проблемы». Это превращало «еврейский вопрос» в сложную проблему, которую нужно решить любыми средствами, позволяющими достичь прагматической цели. Такая словесная эквилибристика лишала врача эмоций и сострадания в его ежедневных заботах.

Но эта работа — отбирать тех, кто отправится в газовые камеры, — была настолько «тягостна, настолько проникнута немыслимым злом», что образованным, интеллигентным врачам приходилось прибегать к любой возможной психологической защите, чтобы не осознавать реальности: собственного соучастия в убийствах. Для одних стало нормой «психическое онемение» — отделение аффекта от мышления; для других — свойственное шизофреникам «раздвоение». Полюса жестокости и сострадания в личности одного и того же врача проявлялись в разные моменты и «создавали две совершенно разные психологические структуры. Одна была основана на „общепринятых ценностях, образовании и опыте нормального человека“; другая же была основана на „этой [нацистской — Освенцима] идеологии, ценности которой очень сильно отличались от общепринятых“». Эти противоположные тенденции постоянно сменяли друг друга[191].

Роли, дополняющие друг друга, и их сценарии

Все это относится и к тем ролям, для которых нужен «партнер», играющий дополняющую роль. Чтобы роль охранника имела смысл, кто-то должен играть роль заключенного. Невозможно быть заключенным, если никто не готов быть охранником. Участникам СТЭ не потребовалось почти никакого обучения, чтобы играть свои роли, никаких инструкций о том, как лучше всего это делать. Вспомним смущение охранников и легкомыслие заключенных в первый день — они еще не вошли в новые и странные роли. Но очень скоро участники эксперимента стали играть их с легкостью — как только структура распределения власти, лежащая в основе симбиоза между заключенными и охранниками, стала более очевидной.

Первоначальные сценарии поведения исполнителей ролей охранников и заключенных были основаны на личном опыте участников, связанном с властью и беспомощностью: на их наблюдениях за отношениями родителей (традиционно отец ближе к роли охранника, а мать — к роли заключенного), на их реакциях на власть врачей, преподавателей и начальников, и наконец, на культурных образах, взятых из фильмов о тюремной жизни. Общество провело обучение за нас. Нам оставалось только фиксировать ход импровизаций участников в рамках заданных ролей и получать искомые данные.

Существует множество свидетельств того, что практически все наши участники в тот или иной момент испытывали чувства, выходившие далеко за рамки поверхностных требований ролей и свойственные глубинной структуре психологии тюремного заключения. Первоначально поведение некоторых охранников, вероятно, было основано на том, о чем говорилось на предварительной встрече, где мы в общих чертах описали атмосферу, которую хотели создать, чтобы смоделировать реальность тюремного заключения. Но принципы поведения, которые мы изложили на предварительной встрече, не должны были действовать, когда охранники находились в одиночестве или думали, что мы за ними не наблюдаем.

Отчеты, составленные после эксперимента, показали, что некоторые охранники были особенно жестокими как раз в те моменты, когда находились наедине с заключенными — в туалете, за пределами тюремного двора. Чаще всего эпизоды садистского поведения, которые мы наблюдали, происходили ночью и рано утром. Позже мы узнали, что охранники думали, что в это время мы не наблюдаем за ними и не записываем их действия на видео — в некотором смысле, т. е. в моменты, когда эксперимент был, как они полагали, «выключен». Кроме того, мы видели, что злоупотребления охранников с каждым днем становились все более жестокими, несмотря на покорность заключенных и очевидные признаки их истощения, вызванного именно заключением. В одном разговоре, записанном на аудиопленку, кто-то из охранников со смехом вспоминает, как в первый день извинился за то, что толкнул заключенного. На четвертый день он пинал и оскорблял заключенных без всяких угрызений совести.

Проницательный анализ Крейга Хейни демонстрирует постепенные трансформации власти охранников. Вот отчет о взаимодействии с охранником всего через несколько дней после начала исследования: