«Заключенный пришел в ярость и плюнул в нее. Следователя это не смутило, и она продолжила стриптиз. Расстегивая брюки, она спросила заключенного:
„Фарик, ты знаешь, что у меня месячные? …Как ты себя теперь чувствуешь? Ведь я к тебе прикасалась“ [Она засунула руку к себе в трусы и сделала вид, что на руке — кровь. Потом она опять спросила его, кто приказал ему поступить в летную школу, кто его туда отправил]. „Подонок, — шипела она, вытирая то, что он считал кровью месячных, о его лицо, — Что подумают твои братья, когда увидят у тебя на лице менструальную кровь американской женщины?“ Брук сказала, поднимаясь: „Между прочим, мы отключили воду в твоей камере, и завтра эта кровь все еще будет у тебя на лице“. Потом мы вышли из комнаты… Она думала, что это был хороший способ получить информацию, которую требовало от нее начальство… Черт возьми, что я только что делал? Что, черт возьми, мы все здесь делаем?»
Да, это очень хороший вопрос. Однако ни Саар, ни кто-либо другой не получил на него ясного ответа.
Эрик Саар описывает множество других методов допросов — совершенно ложных, неэтичных и незаконных. Ему, как и другим членам команд следователей, приказали ни при каких обстоятельствах не вступать в контакт с наблюдателями Международного Красного Креста.
Перед визитами руководства и наблюдателей, которые должны были наблюдать за «типичными» допросами, устраивали показуху. Создавали искусственные камеры, казавшиеся вполне нормальными. Это напоминает образцовый еврейский лагерь в концентрационном лагере Терезин в Чехословакии, с помощью которого нацисты водили за нос наблюдателей Международного Красного Креста и представителей других организаций. Тем казалось, что заключенные вполне довольны своим переселением. Эрик Саар пишет, что в «мнимой» тюрьме создавалась видимость полного порядка:
Когда я попал в команду разведки, то быстро понял, что если планируется визит важных персон — какого-нибудь генерала, руководителя государственного органа, спецслужбы или даже делегации Конгресса, следователей просили найти задержанного, который уже ответил на все вопросы, и привести его в комнату для допроса. При этом проверяющий находился в комнате наблюдения. По сути, нужно было найти кого-нибудь, кто был согласен говорить, с кем можно было сесть за стол и вести спокойную беседу, кто в прошлом уже дал ценную информацию, и повторить допрос специально для проверяющего.
По сути, для профессионального разведчика это было унизительно. Честно говоря, я думаю, что такие чувства испытывал не только я — ведь вся жизнь разведчика подчинена тому, чтобы предоставить руководству важную информацию, которая даст ему возможность принимать правильные решения. На самом деле разведка для того и нужна, обеспечивать правдивую информацию. Создание таких фикций, как Гитмо, ради всех этих визитеров, в то время как в действительности все было совсем по-другому, сводило на нет все, что мы пытались делать как профессиональные разведчики.