Вождь уже пролетел два пролёта вниз по лестнице, когда я заорал ему, чтобы он возвращался. Он мгновенно среагировал на мой крик, развернулся и поскакал через две ступени наверх. Мой окрик вкупе с реакцией Вождя оказались для нас спасительными, так как не успел он подняться наверх, на нижней площадке уже нарисовался бритый череп Николая. Мы бросились по коридору, к другой лестнице. Возможно они услышали выстрелы и поняли в чём дело, а раз так, у нас оставалась единственная возможность выбраться.
Вестибюль, куда мы вылетели с лестничного проёма, был заполнен гомонящей толпой. Люди выходили на улицу не спеша. Все хотели знать в чём дело? Какого чёрта их по тревоге выдернули из зала, когда они ещё не успели купить литературу, ведь никакой опасности нет.
Толпа, в которой мы надеялись затеряться, оказалась для нас щитом, непроходимым шлюзом, надёжно перекрывающим выход. Я осознал, что мы с Вождём попали в капкан и вопрос, что нас сцапают-вопрос нескольких минут.
– А ну доро-огу-у!
От зычного вопля Вождя пёстрая масса вздрогнула, как один испуганный организм. Задние развернулись, а средние и передние растерянно закрутили головами.
– Доро-о-о-гу-у! – повторно скомандовал Вождь и врубился в чуть раздавшуюся массу.
– Доро-о-гу-у!
– До-ро-о-о-о-гу, бля-а!
Я подхватил и теперь мы уже орали вместе. Ничего не было страшнее этого отчаянного хора.
Я не слышал своего голоса, но чувствовал, как толпа расходится, раздаётся в стороны, будто в неё, как в волну врезается киль огромного корабля.
Именно в этот момент мне, человеку изрядно нюхнувшему пороха на своём веку, открылась истина, вот этих боевых криков.
«В атаку-у!», «За Родину-у!», «Ур-ра-а!»
«За Сталина-а-а-а!»
«Доро-о-гу-у!».
Этим воплем мы пробили себе дорогу и прошли через двери, равно с таким же успехом, как если бы проход был пустым.
Выбежав на крыльцо первым, Вождь свернул направо, соскочил на клумбу и скрылся за углом здания. Он уходил, как опытный диверсант, избегая слишком длинных прямых траекторий. Я сделал тоже самое, только в зеркально противоположном направлении. Бегущие вереницей люди тут же привлекут внимание. Забежав за угол, я попал в небольшой сквер с фонтаном по центру. Здесь было много народу. Люди сидели на лавочках и прогуливались вокруг фонтана, наслаждаясь вечерней прохладой. Добежав до ближайшей лавочки я с размаху обрушил на неё своё тело. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы восстановить сбитую дыхалку, я оглянулся по сторонам. Две сидящие рядом девчушки, испуганно таращились на странного непрошенного соседа.
– Девчонки, вы собаку не видели? – Сказал я первое, что пришло в голову.
– Какую? – спросила та, которая сидела ближе.
– Маленькую такую, шуструю, пушистую.
– Н…нет – пожала плечами девчонка.
– А какую видели?
– Никакую!
– А чего же ты спрашиваешь «Какую?». – Я выдавил из себя улыбку. – За кобелём убежала, дрянь такая! Я уже третий квартал за ней гонюсь. Всё, больше не могу. Тяжело выдохнув, я откинул голову на деревянную спинку. В этот момент никто и ничто не смогли бы заставить меня подняться. Свисающая плетью правая рука онемела, а левый бок разрывало от боли. «Стёпа всё таки попал…» – подумал я прежде чем вырубиться на несколько часов.
Гораздо позже я узнаю, что отделался трещиной в ребре, вывихом плечевого сустава и лёгким сотрясением мозга. Ещё я узнаю, что Стёпа, хоть и не попал, но оказался метким стрелком. Это поведает мне Вождь, уже там в квартире, куда я вернусь только ночью. Он протянет мне сумку и скажет «смотри сюда!». В толстой брезентухе я увижу два отверстия. Входное – маленькое и аккуратное и рваную дыру выходного. Пуля погуляла в сумке, которую я всё время прижимал к груди, и выпорхнула наружу. И в сумке она тоже здорово порезвилась. Вождь бросит на стол две изуродованные, будто пережёванные и выплюнутые шрёдером красные пачки.
«Везучий ты, товарищ Антон! Если бы не эти котлеты, пуля товарища Степана, навсегда оставила бы тебя в этой кинобудке».
Уныло за окном, совсем не видно света,
И луч светила сквозь пургу едва брезжит,
Вот кучер вылез из своей стальной кареты,
И по резиновым копытам лошади стучит.
Взбрыкнул железный конь, не в силах ехать боле,
Путь перевалом снежным на замок закрыт,
Стучит железными зубами и натужно воет,
Пока его хозяин пятистопным ямбом костерит.
Девица мимо с важным видом проплывает,
И стан худой колышет ветром будто колосок,
Без шапки, шали и без рукавиц, она почти нагая,
И вязнет в насте длинный у красотки каблучок.
Кудрявыми вихрами на ветру играя,
Навстречу полуголый отрок ей спешит,
В руках не птичку он замерзшую сжимает,
Там телефон разбуженный посланием горит.
Смотрю в окно сквозь белые узоры,
На хладное стекло дышу любви огнем,
И жду когда в застывшем белом море,
Мелькнёт мой парус в одеянье голубом.
Два кулачка печатью приложу к стеклу я,
Растопят лёд они в сердечко обратя,
И перст, заветный вензель нарисует,
Моя родная «А», всё это для тебя!
– Ой, как здорово! – Анечка, будто крыльями бабочки, часто захлопала маленькими ладошками, затем потянувшись, поцеловала Поэта в щёчку.