Эффект предвидения

– Знаете что, Антон. Я думаю, сильно вам беспокоиться нечего. Но совсем не потому, что мы с вами здесь так счастливо случайно, – Алексей подмигнул ему, – встретились. А потому, что информацию, пока не закончилось следствие, мы вообще никому не даем. Ни газете «Криминальный город», ни ее конкурентам. Так что не волнуйтесь. Спокойно дожидайтесь своего шефа.

– А вот и я! – В комнату стремительно вошла Ирина со сковородой в руке. – Алексей Федорович, тысяча извинений, что заставила вас ждать. Кстати, вы обедали?

– Нет, только кофе пил.

– Вот и прекрасно. У меня как раз омлет готов. Омлет по-венски.

Как же вовремя она вошла, ни раньше, ни позже, тютелька в тютельку угадала, когда неприятный разговор с Антоном придет к финалу. Да что ж подгадала, ждала скромненько на кухоньке, когда начальство вопросы решит, прижавшись ушком к звукопроницаемой хрущевской стеночке.

– Мы тоже еще не обедали. Так что давайте-ка вначале поедим, а потом на сытый желудок и поговорим.

Омлет по-венски, в отличие от кофе по-европейски, был действительно очень вкусным, джин-тоник, которым они запили обед, пришелся как раз кстати, а Ирина и Антон в непринужденном общении оказались легкими и приятными людьми. Через полчаса Булатович получил исчерпывающие ответы на все интересующие его вопросы. В том числе выяснил, что пистолет у Кирилла был, Антон сам его видел, правда, всего лишь однажды и года три тому назад. Имелся ли пистолет в наличии на момент убийства, ни Антон, ни Ирина не знали. Конфликт с Китайцем также имел место. Антон тогда пробовал отговорить Кирилла поднимать бензиново-кровавую тему, но Соболев-то одержимый, уперся рогом, и хоть ты тресни. Ему что политик, что авторитет, что мелкий квартирный вор – все едино. Вскоре после публикаций в редакцию заявились мордовороты Китайца, до смерти напугали секретаршу Любашу и, прихватив Кирилла, отбыли. Как уладил конфликт Соболев, осталось тайной, но, видно, как-то уладил, потому что вернулся с «переговоров» жив-здоров, а бандиты больше в редакцию не заезжали. Что же касается финансовой стороны газеты «Криминальный город», то «видите ли, Алексей Федорович, газета вообще удовольствие дорогое, и, конечно, как у любого начинающего издания, проблемы были, а сейчас… Ну, деньги лопатой не гребем, но и на паперти не стоим».

А вот насчет вчерашнего убийства ни Ирина, ни Антон ничего толком сказать не могли.

– Какое-то дурацкое убийство. – Ирина налила себе джин-тоника. – Ума не приложу, кому и зачем все это понадобилось. Откуда вообще взялась старуха? Кто она такая? Ну просто дурдом какой-то.

«Дурдом, точнее и не скажешь», – подумал Булатович и поболтал с сожалением опустевшей баночкой из-под джин-тоника.

– Вот вы, Ирина, немало общались с Аней, знаете ее неплохо. Как вам кажется, могла ли она убить? Нет, нет, я не обвиняю, я просто хочу для себя понять. Могла ли она в испуге, в истерике, в… да просто чтобы наконец прекратился этот кошмар, выстрелить? Могла ли? Как вы думаете?

– Ну… не знаю. – Ирина пожала плечами и тяжело вздохнула. – Анечка – она ведь, как бы это сказать… Немного не от мира сего. Чистенькая, умненькая девочка, но… Способная на…

– На убийство? – брякнул вдруг Булатович.

– Нет, нет, что вы! Она просто все воспринимает… слишком неистово, что ли. Если любовь, то, – Ирина грустно улыбнулась, Антон хмыкнул, – до последней клеточки, до полного погружения, до полного растворения, до… И потом, она абсолютно не приспособлена к жизни. Да у нее и жизни не было! Из одной золотой клетки – родительской, где с нее пылинки сдували, попала в другую золотую клетку – кирилловскую. Для нее обычный поход в магазин – это целое испытание. Спросить, сколько стоит хлеб, – мука адская. Сказать продавщице, что та ее обсчитала, – проще вены вскрыть. И потому нельзя было Кириллу оставлять ее так надолго, – неожиданно горячо заключила Ирина.

– На три недели? Разве это надолго? – Булатович даже не понял.

– Для нее надолго, смертельно надолго. Если уж посадил птичку в клетку, будь добр не бросай, она погибнет. Больше чем на день, на два нельзя было ему от нее уезжать. Мог бы взять ее с собой, – зло проговорила она и нервно размяла сигарету, выуженную без спроса из булатовичевской пачки. – А эта старуха… Не знаю, чего здесь было больше: фантазии, страха одиночества, истерики? Помните, Анютка все кричала: «Старуха реальна, я не сумасшедшая, посмотрите в гостиной!»? Так вот, реальным могло во всей этой истории быть только наличие пожилой женщины, а все остальное…

– Я вас не совсем понимаю, что вы имеет в виду?

– Эта женщина могла быть кем угодно: шантажисткой, мошенницей, сумасшедшей, наконец. Она встречает Аню, заговаривает с ней. Может быть, угрожает, может, о чем-то просит, ну не знаю. А Аня воспринимает это по-своему, ужасно пугается, выдумывает то, чего и не было, верит в свои фантазии, боится собственных вымыслов. И вот уже в ее восприятии обычная, реальная шантажистка превращается в монстра, ужас, кошмар. Дальше больше – и, как естественный результат, нервный срыв. В последние сутки Аня совершенно была не в себе.