Эффект предвидения

– Она лежит в комнате, вон там, за стеной. Я не хотел ее убивать, я ее очень любил. Ту, другую, я ненавидел, а ее любил. Это она меня спасла, она забрала меня из интерната, она убедила, что я не убийца, что я не сумасшедший. Я любил ее, очень любил. Эту комнату тоже она придумала, мы ее сделали вместе. Чтобы они ни о чем не догадались. А та, другая, моя бывшая мать, которую я когда-то убил (я не знаю, убил я ее или нет, Ольга говорила, что нет, не мог убить, но я помню, помню: жаркий день в конце мая, духи, пистолет, запах тополя, запах кожи, толстой, коричневой кожи, в которой был пистолет, выстрел, страшный крик, мама падает, корчится на полу… я, наверное, все же ее тогда убил), так вот та, другая, явилась и хотела меня погубить, рассказать всем, что я сумасшедший. А я не сумасшедший – эти приступы не в счет. Так время от времени со всеми бывает, мне Ольга говорила. Из-за нее я убил Ольгу, и всех их убил, и тебя тоже хотел убить. А Ольги тогда не было в городе, она уехала, а эта явилась. Если бы Ольга была, она бы нашла выход, но ее не было, не было. Мне пришлось их убить. А потом и Ольгу, потому что она не простила мне, что я их убил. Хотела вызвать милицию. Я ударил ее. Я не знал, что убил. Я не хотел ее убивать, я просто ударил, когда она к телефону пошла. А она упала и… Я пытался ее оживить. Нашатырь никак не находился, стакан разбился, вода пролилась…

Я не знаю, что было потом, наверное, со мной приключился припадок. Но это не болезнь, так бывает у всех, время от времени. Эту комнату придумала Ольга, придумала на случай припадков. Мы с ней всегда знали, когда он приближается. Я тогда заходил в эту комнату, и никто ничего не слышал, а иначе бы точно решили, что я сумасшедший. А она меня выдать хотела, моя бывшая мать, наверное, я ее все же не убил, Ольга права. Она явилась, чтобы меня выдать, чтобы всем рассказать, что я сумасшедший, что когда-то я стрелял в собственную мать, а потом жил в интернате для умственно неполноценных.

Я Ольгу убил, она там, за стеной. Я не хотел ее убивать. Я просто ударил. Мне не удалось ее оживить, потому что разбился стакан. И нашатырь не нашелся. И припадок.

А потом я очутился в каком-то лесочке, было светло. Я думал, что вечер, а оказалось утро. Я очень замерз, ноги совсем затекли. Я поднялся, походил немного, чтобы ноги размять и погреться, и тут вспомнил, что Ольгу убил.

Я убил Ольгу! Я не хотел ее убивать! Я ее так любил. Она меня спасла, а я ее убил. Потому что она тоже хотела меня погубить, милицию вызвать. А теперь они сами пришли за мной, но я им не дамся, не дамся. Мы здесь будем сидеть, им никогда не найти эту комнату. Тебя убивать я не буду. Потому что… Смерть ничего не решает. И потому что… я не готов тебя убивать, я не думал тебя убивать, когда шел сюда, я вообще не знал, что ты в этой, моей, комнате, ведь это моя комната, только моя, Ольга не должна была приводить тебя сюда, это предательство. Я не буду тебя убивать – я убил Ольгу. Они потому и пришли, что я убил Ольгу. Как тогда ту, другую.

Это она, моя первая мать, сделала меня сумасшедшим! Это она родила меня сумасшедшим! А потом…

Мне было пять лет. Жара стояла страшная. Мы жили не здесь, в другом городе. Окна были открыты настежь. Тополь мучительно пах. Мама держала в руке духи – маленький флакончик в кожаном футляре, половина окрашена черным, половина красным. Они так и назывались – «Красное и черное». Это он подарил маме эти духи. Я его ненавидел. Он всегда приходил вечером и тошнотворно пах коричневой кожей – там у него хранился пистолет. Он к маме приходил, а я его ненавидел, хоть он и пытался ко мне подмазаться: давал подержать пистолет, показывал, как вытаскивать его из коричневой кожи, как заряжать. Пистолет был ужасно тяжелый, а затвор такой тугой!

Было жарко, невыносимо жарко. Мне только исполнилось пять лет. Мама держала в руке духи и что-то громко говорила. Я не помню, кому она громко, зло говорила – ему или мне. Ярко-красные губы быстро шевелились. Запахи – тополь, духи, кожа – смешались и сводили с ума, и голос, громкий и злой ее голос, мучил. Так бывает перед припадком, когда запахи и звуки ужасно действуют на нервы, от них тошнит и болит голова.

А потом… Я не помню, что было потом. Помню начало и помню конец, середина совершенно выпущена. Я не знаю, что было потом. Помню только, что было после «потом».

Было душно и много народу. Мама корчилась на полу. Он кричал: «Ты убил свою мать!»

И в интернате, спустя сколько-то времени, меня отправили в интернат, так все говорили: «Ты убил свою мать!» Только Ольга не говорила, Ольга спасла, забрала меня из интерната, через много лет после того она приехала и забрала. И сказала, что я не убийца.

Я убийца, убийца. Я убил Ольгу. Я мать свою убил. Я Светлану убил. Я подругу твою Ирину убил и ее прихвостня, не знаю, как его зовут.

– Ирину? Ты убил Ирину? Господи!

– Вы хотели меня погубить. Она, моя мать, вас наняла, чтобы меня погубить. Я следил за вами.

– Никто меня не нанимал, ты действительно сумасшедший. Зачем, зачем ты убил Ирину?