Эффект предвидения

– Да, но мы не рассчитывали, что будет убийство и что милиция начнет выяснять и про Кирилла, и про газету, и про Аниных родителей. Первый этап должен был пройти тихо, совершенно не привлекая внимания органов. Сначала мы вообще очень испугались, но потом поняли, что бояться особо нечего, лично нас никто не подозревает. Но если бы он на одной Клавдии остановился, а то… Кстати, пока не забыла! Никакого пистолета у Кирилла Соболева нет, во всяком случае, ни я, ни Антон его не видели. Это мы тогда так сказали, чтобы… Ну вы сами понимаете зачем.

– Вы говорили, что он, этот сумасшедший, действует с сообщницей. Почему вы так решили? Вы ее видели? Она тоже была в вашей квартире, когда произошло убийство Антона и покушение на вашу жизнь?

– Нет, он был один, но… Он сказал тогда, что с Аней разберется Ольга. Наверное, она ее и выкрала из больницы, а он тем временем – Светлану… а потом… Лучше бы он меня убил, какой смысл мне теперь жить без Антона? Мне теперь все равно, совершенно все равно. Я буду жить, долго жить и мучиться, врачи не оставили никаких надежд, сразу же объявили, что рана моя неопасна.

– Сочувствую, – сухо проговорил Алексей, – но давайте ближе к делу. Вы можете подробно описать человека, который стрелял в Антона и в вас?

– Могу. – Ирина вздохнула. – Среднего роста, лет двадцать семь – двадцать девять, волосы темные, глаза… Сумасшедшие глаза. Губы тонкие, яркие, щеки впалые…

– Вы смогли его так хорошо рассмотреть, в такой нестандартный для вас момент?

– В такой нестандартный момент вряд ли смогла бы я его так хорошо рассмотреть. Но дело в том, что я его видела до этого.

– Где? – Булатович подался вперед так резко, что чуть не опрокинул стул. – Где вы его видели?

– В больнице. Он там работает. Вчера, когда я к Ане приходила, видела его с какой-то тележкой, на ней баки стояли.

– Какие баки?

– На одном было написано «Чай», на другом… Не помню. «Каша»? Нет, не каша, но что-то, тоже связанное с едой. Он, видимо, при кухне работает, развозит по отделениям завтраки-обеды-ужины. О, вспомнила! На баке написано было «Завтрак». Точно! Он выкатил тележку из двери и на меня еще так странно посмотрел, остановился даже, я тогда как-то не придала этому значения, но его запомнила. Он вообще запоминающийся тип. Не понимаю, почему его допустили работать в психбольнице, когда он сам псих.

– А вы не путаете, это точно был тот же самый человек?

– Не путаю.

– Точно?

– Точно.

– В таком случае… – Булатович быстро поднялся. – Я зайду к вам вечером, до свидания.

– Вы уходите, Алексей Федорович?

– Да, мне пора. Если вы ничего не путаете, нужно срочно ехать в больницу, – договорил он уже в дверях, на ходу срывая с себя белый халат. – Аня… может быть, ее еще можно спасти.

Глава 6

Вероятней всего, эта мягкая, слепоглухонемая комната страха – камера смерти. Выход искать бесполезно. И кричать совершенно бессмысленно, звать на помощь, стучать кулаками в эти ватно-матрасные стены бессмысленно. Никто не услышит, никто не придет. Пока не наступит смерть. Смерть от страха. Смерть от удушья. Смерть от удушения страхом.

Кому и зачем это понадобилось? Старуха убита. Бегун-душегуб, убийца Наташечки, попросту бы застрелил ее. А больше никому ее смерть не нужна.

Или это не камера смерти, а палата для буйнопомешанных? Ей приснилась однажды такая вот комната. Бледно-серая женщина, значит, не увозила ее из больницы, просто сделала вид, а сама потайными путями, известными ей одной, заманила в палату для буйных. Для того чтобы…

Для чего? Она ведь тогда вовсе не буянила, сидела тихо на скамейке, ждала Ирину. Ирина забыла купить сигареты и отправилась к какому-то киоску.

Да. Сигареты. Курить хочется ужасно. Даже больше, чем тогда, в душевой-туалетной больницы, где женщины в клубе дыма, где мокрый окурок противно мазнул по губам. И хочется пить. И хоть глоток свежего воздуха хочется. И услышать звук, любой звук извне, все равно какой: по стеклу пенопластом, завывание кошки, жаждущей любви, звон будильника в пять утра после бессонной ночи, визг тормозов, матерный рев алкоголика – мужа соседки – любой звук. Тишина сводит с ума. И сводит с ума темнота. Мягкие стены комнаты сводят с ума. Полная неизвестность сводит с ума.

Бледно-серая женщина ввела ее в какую-то квартиру, они поднимались по лестнице, долго-долго поднимались.

Или женщины не было? И медсестры не было? Все это просто видение – танец с Наташечкой?

А может, она просто оглохла, ослепла и окончательно сошла с ума? И нет никакой мягкой комнаты. А есть ее палата с незарешеченным окном, медсестра-машинистка Светлана, бурое пятно на потолке, которое никогда больше не превратится в портрет, за дверью, в коридоре, стоит Маня Трубина и жалуется на отсутствие внимания со стороны больничного персонала к ее кофейным предпочтениям? Таблетки дали неожиданный побочный эффект, вот она и оглохла-ослепла?

Хоть бы звук услышать, хоть бы лучик света увидеть, хоть бы глоток воздуха вдохнуть, хоть бы чье-то прикосновение ощутить – было бы легче.

Аня снова вскочила и заметалась по комнате.