Эффект предвидения

Ну вот я и подхожу к самому главному, собственно, к нашему с Антоном преступлению. Нет, мы никого не убили, Алексей Федорович, не смотрите на меня так, да и самого преступления не совершили, только первые шаги к тому сделали. Но все это просто потому, что не успели. Всю игру нам сломало совершенно непредвиденное обстоятельство – появление на сцене сумасшедшего. Но сумасшедший – это ведь только руки, орудие, не знаю уж чье: бога или дьявола. Наверняка все-таки дьявола. Вряд ли бог мог допустить столько жертв, разве что пекся исключительно о моей душе, от смертного греха оберегая. – Ирина усмехнулась. – Хотя я и так по плану Антона лично никого убивать бы не стала, это он брал на себя. А состоял план в следующем: мы каким-то образом (тогда еще не было придумано каким) потихоньку запугиваем Аню, доводим ее до нервного срыва. Ее увозят в больницу. Пару дней она там лежит на общих основаниях, а потом попадает в частную клинику (об этом позаботилась бы я, у меня кое-какие концы имелись). При соответствующем лечении (платим лечащему врачу хорошую сумму – и он готов с нами сотрудничать) Анечкин нервный срыв перерастает в настоящее сумасшествие, дальше больше, ей становится все хуже и хуже, в конце концов она превращается в полную идиотку.

Кирилл в отчаянии, льет слезы, рвет на себе волосы, тихо умирает. Отчаяние в одиночестве переносить трудно, да и не привык Кирилл к этому, а лить слезы давно уже стало обыкновением на моем плече. Жилетка, в которую раньше он сморкался от умиления и радости, превращается в носовой платок с траурной каемкой. Мы вместе с ним тихо умираем, дуэтом, так сказать. Ведь это так естественно. Кому, как не мне, стать другом в несчастье. Я всегда рядом, со мной можно не церемониться, я знаю и «люблю» его Анечку «точно так же». И завывания: «Ты помнишь, какая она была?» – «Помню, помню, Кирюша» – в один прекрасный день перетекают в «Мы помним, мы вместе скорбим, это наша общая беда». Ничто так не сближает, как общая беда. Расстояние между нами стремительно сокращается, и в один из вечеров после посещения больницы, после того как Кирилл окончательно убедился, что его Анечка, его нежный ангелочек, не имеет ничего общего с этой идиотичной, обрюзгшей и опухшей от жуткого количества психотропных препаратов бабой, мы оказываемся с ним в одной постели. Первый акт сыгран. Наутро, конечно, общее раскаяние в содеянном, клятвы никогда, никогда больше… Но все повторяется уже на следующий вечер: общее посещение больницы, общее горе, общая постель. Потому как, ну да, Анечка больна, безнадежно больна, но он-то, Кирилл, здоровый, молодой мужчина. Через недельку-другую общая постель, наша с Кириллом общая, уже и не рассматривается как предательство по отношению к его больной жене.

Итак, мы живем вместе, в одной квартире, ходим на работу в одну редакцию, вместе ездим в больницу, вместе скорбим и радуемся. Раиса Михайловна в восторге и очень даже способствует нашему соединению навек. Анечку ей тоже немного жалко, не крокодилица же ее свекровь в самом деле, но что поделаешь, от судьбы не уйдешь, и, видно, так богу угодно.

Проходит какое-то время, и тут приключается новая беда. В далеком городе Ганновере гибнут Анечкины родители (автокатастрофа, утечка газа, ну или что-нибудь в этом роде). Аня – единственная богатая наследница, все состояние Гартнеров отходит к ней. Но до богатств ей нет никакого дела, этого она и осознать-то не в состоянии, зато понимает, что мамочки с папочкой больше нет, сие известие окончательно подрывает и без того больное здоровье, она не выдерживает и вскоре соединяется с горячо любимыми родителями на небесах. Не сама, конечно, ей помогают все те же подкупленные врачи, но объяснение ее внезапной смерти вполне правдоподобное.

Скорбь, вопли и новые сопли. Однако наследником теперь становится Кирилл, что его несколько в этой трагедии утешает. Ну, конечно, и я утешаю во всю мощь, стараюсь как могу, жилы рву, что в конечном итоге вознаграждается сторицей – сняв траур, по прошествии приличествующего срока Кирилл облачается в свадебный костюм и ведет меня, подругу дней своих суровых, в загс. Акт второй отыгран.

Акт третий – смерть Кирилла – должен был наступить через год-полтора после смерти Ани. А все это время я должна была изображать безумную любовь к своему мужу. На все от начала до конца, по плану Антона, должно было уйти три – три с половиной года.

– Далекоидущий план, ничего не скажешь. – Булатович то ли хмыкнул, то ли как-то всхлипнул.

– Да, Антон очень целеустремленный человек, и торопиться нам было некуда.

– А он не боялся, что вы действительно полюбите Кирилла, не захотите от него избавляться, и тогда он-то останется не у дел?

– Не знаю, может, и боялся и как-нибудь подстраховался бы. Но Кирилла я полюбить не могла, уж слишком его ненавидела. И Антона разлюбить не могла, потому что… потому что не могла разлюбить.