Здание РОВД он покинул в половине десятого. После энергозатратного поединка с бандитом навалилось опустошение. От давешнего званого обеда, кроме воспоминаний, осталось лишь урчание в животе. В холодильнике его холостяцкой квартиры съестного не водилось. От идеи вернуться под крылышко Людмилы Васильевны остановили воспоминания о том, с каким любовным трепетом она его провожала. Сомнений нет, ужин Людмила закатит царский, но потом придётся отрабатывать харч по полной программе, в камасутру играть. А завтра — рабочий день, в восемь надо быть на службе огурцом. Просканировав в голове варианты «куда пойти, куда податься», подполковник остановился на Юльке, работавшей техником в БТИ.
«А чего? Молодая, весёлая, без претензий, ребёнка должна уже спать уложить. Разносолов не предложит, но в честь праздничка прикупила, наверное, вкусненького. Кончает быстро, в двенадцать отобьемся, с утра брюки погладит, яишенку сварганит. Только надо ради приличия по пути цветочков хапнуть, да шампанского флакон», — утомившийся после плодотворного трудового дня Сапега полез во внутренний карман плаща за мобильником.
8
Птицын, поглядывая на часы, прикидывал, как бы поделикатнее закруглить затянувшийся телефонный разговор. По говорливости собеседника угадывалось, что накануне он весьма плодотворно справил международный женский день, а с утра удачно починился хорошим коньячком. В обычном состоянии Кораблёв берёг каждую минуту рабочего времени, а сейчас болтал почти четверть часа. Сделав круг, вернулся к нежданным результатам, наработанным в праздник сотрудниками областного УУРа.
— Готов изменить своё отношение к этому Будулаю, как его…
— Сапега, — подсказал начальник криминальной милиции.
— Придумают же фамилию, прости господи… Ну ладно, не нам с ней жить… О чём это я? А-а-а! Так вот, я думал, он мужик пустой, а он слово своё смотри как держит. Кремень! И Иголкина прищучил, и показания из него вытряс хорошие. Вот теперь можно говорить, что по делу появился просвет в конце тоннеля. Какой у него телефон, Вадим Львович? Позвоню, доброе слово скажу от имени и.о. прокурора.
Подполковник нашёл в служебном справочнике шестизначный номер убойного отдела облуправления, продиктовал, после чего дал оценку деловым качествам Сапеги:
— Вася парень с закидонами, но оперативник он сильный, старой школы.
— Выражу благодарность, скажу, что следователя с видеокамерой направил. Все дела приказал бросить и ехать закрепляться. Правда, малой скоростью отправил, на автобусе, бензинчика-то у и.о. прокурора нету, — Кораблёв повторялся.
— Извини, Александр Михайлович, в одиннадцать совещание, — Птицыну пришлось прибегнуть к хитрости.
— Конечно, конечно… Всё, отбой, до созвона… Про завтрашнее твоё мероприятие помню… Буду как штык! Почему сегодня не пятница?
Положив трубку, начальник КМ прибавил звук телевизора. Инженер, присланный заместителем по тылу, припаял болтавшийся антенный штекер, и теперь Sharp малазийской сборки радовал глаз чётким цветным изображением. Правда, только одного канала — первого.
У самого Птицына дома праздник прошёл своеобразно, как и большинство последних событий, в которых была задействована его дражайшая половина. Ещё седьмого марта Елена заявила, что поздравлять человека в связи с его половой принадлежностью — не что иное как декларировать его духовную неполноценность. Кроме того — поведала она — после развенчания коммунистического мифа об историческом происхождении торжества установлено, что оно берёт истоки от демонстрации немецких проституток, которые под руководством Розы Люксембург и Клары Цеткин требовали создания собственного профсоюза и уравнения в правах с остальными ремеслами.
Вадим Львович не стал вступать в дискуссию, просто сказал: «Мы с сыном тебе подарок вручим, делай с ним что угодно. Хочешь, сама объясни мальчишке, что праздник неправильный, только, пожалуйста, без историй про немецких шлюх».
Предупреждение возымело действие. Гвоздички и тефлоновую сковородку от своих мужчин Елена приняла без демагогии и даже поцеловала обоих. Птицын поздравил по телефону тещу, а потом, прикупив к цветам продуктов, поехал в Терентьево к матери, которую навещал к собственному стыду реже, чем полагалось.