Эффект разорвавшейся бомбы

К настоящему времени все это кануло в лету — счастливый побочный продукт СМИ с предсказуемо коротким охватом внимания. Но в тот вечер, когда я увидел статью, получил душераздирающий телефонный звонок от Авы и остановил приступ паники у Элли на заднем дворе, — я не захотел повторять. По многим причинам.

Видя, как она смотрит на меня так, как смотрела, когда не могла дышать, эти большие глаза цвета океана, полные паники и страха, и совершенно ошеломляющий размер того, в центре чего она была, я не мог вспомнить, когда в последний раз мне было по-настоящему стыдно за то, что я сделал. Не только то, что я сказал идиоту-журналисту, который исказил мои слова именно так, как я боялся, но и все, что привело к этому моменту.

У Элли не было причин доверять мне. На самом деле, то, что она показала мне эту мягкую сторону того, через что ей пришлось пройти, должно было зажечь все тревожные звоночки в ее голове. Если бы я был менее значимым человеком, более слабым мужчиной, было бы так легко использовать это против нее. Манипулировать ею, заставляя уволиться, продать, вернуться к той, несомненно, легкой жизни, которая была у нее до смерти Роберта.

Стыд был настолько ощутимым, что я пришел пораньше по адресу, который написала мне Ава, готовый сделать то, что мне нужно было для всей этой песни и танца с SI. Это было осознание того, что лидерство время от времени принимало унизительные формы. Делать то, что мне было некомфортно, что я не мог контролировать, было просто еще одной возможностью показать моим товарищам по команде, что я заслуживаю их уважения, которое они проявляли ко мне каждую неделю на поле, в течение недели тренировок.

— Это оно? — спросил Джек, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть через ветровое стекло на неприметное здание, облицованное серым кирпичом. На стоянке стояло несколько машин и большой белый рабочий фургон, а рядом с дверью стояло маленькое растение в квадратном черном кашпо, выкрашенном в ярко-красный цвет.

— Думаю, да.

Джек помедлил, прежде чем выйти из машины.

— Послушай, я готов сделать с ней несколько снимков для обложки, потому что думаю, что было бы чертовски плохо иметь за плечами обложку Sports Illustrated, но я знаю, что они хотят нас обоих.

Я приподнял бровь.

— Твоя точка зрения?

— Просто отнесись к этому непредвзято. Может быть, все будет не так плохо.

За исключением того, что было хуже.

Должно быть, намного, намного хуже.

Что о чем-то говорило, учитывая, что после упомянутой панической атаки мне приснился сон о полураздетой Элли, а после пришлось пережить маленький выходной у бассейна, устроенный моей любимой дочерью.

Улыбающийся ассистент повел нас по длинному, ярко освещенному коридору, провел в огромную комнату, наполненную лампами под белыми балдахинами, с потолка в индустриальном стиле стратегически свисали однотонные фоны. Черный задник был пуст, на него никто не обращал внимания, но посередине стояло богато украшенное золотое кресло. Среди суетящихся ассистентов фотографа, людей с планшетами, Авы, разговаривающей по телефону в углу у вешалки с одеждой, и аксессуарами для прически и макияжа, из-за которых я дернул себя за воротник рубашки, была Элли.

Мы с Джеком застыли, когда она появилась в поле зрения.

— Святой ад на земле, — пробормотал я себе под нос.

На нее был направлен вентилятор, отчего ее дразнящие завитые волосы падали ей на лицо. Сексуальные волосы. Вот как это выглядело. Она никогда не переставая двигалась, независимо от того, как щелкала. Некоторые люди в комнате наблюдали за ней, но большинство занимались своими делами, полностью привыкнув к тому, что красивая женщина двигалась так, как Элли двигалась перед камерой.

Но я к этому не привык.

На ней были черные кожаные леггинсы, плотно облегающие длинные ноги. На ногах — опасно острые красные каблуки, которые соответствовали цвету ее губ. Ее руки медленно двигались по коже, убирая волосы с лица и скользя по голому животу. Бедра вращались взад и вперед небольшими кругообразными движениями. Где-то в глубине сознания я уловил, что играет музыка — что-то тяжелое с басами, медленный пульсирующий ритм гитары и хриплый необузданный певческий голос.

Элли не видела нас, настолько погруженная в сьемку, и я не мог отвести взгляд. Двигаясь так, как она, с открытыми, затем закрытыми глазами, рот изгибался в улыбке, а затем сжимался в жесткую линию, она была похожа на танцовщицу. Было столько грации в каждой линии ее поднятых рук — над головой, откидывающих волосы назад, — что я был совершенно очарован.

Сжатыми кулаками она ухватилась за края своей черной кожаной куртки, которая прикрывала бело-красную футболку, и распахнула ее, ее голова склонилась набок, а губы приоткрылись в заметном вдохе.