Эффект Ребиндера

Валечка ничего, конечно, не понимала, ей пятый годок шел. Играла в свои камушки. И тут напал на Дусю ужасный ужас – вдруг хватятся, вдруг узнают да заберут девочку!.. Сама не помнила, как собрала вещи самые главные, карточку Кирину, книжки, что от Станислава Гавриловича остались, одежонку. Девочку закутала в Кирину скатерть. Господь пожалел, к ночи уже добрались до станции, мужик один подвез с полдороги. В Княжпогосте и осели.

От греха Дуся решила никому не открываться. Одна старуха им угол сдала, почти без денег, хорошая попалась старуха. Дуся устроилась убирать в местную школу, документы новые оформила, вроде как погорельцы они с дочкой. И притворяться особенно не пришлось, только глянули в сельсовете на руки ее да голову облезлую, ничего больше не спросили. Девочку Дуся записала Валентиной Петровной Булыгиной, чтобы не путаться, она ж сама была Евдокия Петровна. Так и выжили.

Главное, Валечка ее первой отличницей стала, первой на всю школу! Ну просто все учителя хвалили – и по математике, и по русскому, и по немецкому, и даже по рисованию. И как хорошо, что Дуся тогда именно в школу убираться пошла, весь день девочка на глазах, не голодная и не обидит никто.

А в последнем классе сам директор вызвал Дусю к себе в кабинет и стал говорить на вы, хотя сроду ее никто так не называл.

– Евдокия Петровна, вы же знаете, что у нас только восьмилетка. А Валя заканчивает отличницей по всем предметам, ей нужно учиться дальше. Что вы думаете, например, по поводу педагогического училища? Есть хорошее училище в Архангельске, студентам полагается общежитие. Мы можем хлопотать о стипендии.

Сердце забилось от радости, прям из груди выпрыгивает, но Дуся собралась с силами и ответила достойно:

– А что ж! Можно и в учительницы. Такую девочку в любом городе возьмут. Еще спасибо скажут!

Вот так и выучилась ее Валечка, стала учительницей младших классов, самой главной, с нее у деток вся жизнь начинается! Даже песня такая есть – «Учительница первая моя». Дуся, сколько ни слушает, каждый раз плачет почему-то.

Гонимый рока самовластьем от пышной далеко Москвы

Лева почти не запомнил те дни. Какие-то мучительные отрывки – перекошенный чужой рот, бледная неживая рука поверх одеяла, отвратительный странный запах, заплаканные лица бабушкиных аптекарш, непонятное слово «инсульт». Ему поставили стул у кровати, и казалось страшно неловким, что женщины стоят, а он один сидит как идиот. Бабушка бы никогда не позволила. И все время звучало незнакомое имя – нужно послать за Асей Наумовной, спросите у Аси Наумовны, Ася Наумовна никогда не разрешает вмешиваться в лечение… Потом появилась сама Ася Наумовна, и Лева без удивления и радости узнал ту плачущую женщину, бабушкину знакомую. «Кандидат наук, прекрасный невропатолог».

Ася Наумовна быстро выгнала посетителей, только его обняла за плечи и посадила в коридоре, на том же стуле. Потом появилась девочка, такая хорошая положительная девочка в новенькой школьной форме с фартуком, как раз недавно ввели обязательную форму. Она оказалась дочкой Аси Наумовны, и Лева даже в этой пустоте и отчаянии не смог не заметить большие темные глаза и косу, перевязанную лентой, как у гимназисток на бабушкиных старых фотографиях.

Девочка почему-то уселась с ним рядом и принялась читать учебник по литературе за восьмой класс.

Стены в коридоре были серого цвета. И пол был серого цвета, и рамы на окнах. Или что-то у него самого случилось со зрением? Форточка в старой плетеной раме раскрылась и скрипела от ветра, и этот мучительный надоедливый звук не давал сосредоточиться и подумать.

– Я здесь часто бываю, приношу маме обед. Она такая замотанная, иногда вовсе не успевает поесть, один раз даже сознание потеряла на дежурстве.

С ней как-то просто было сидеть, отвечать не обязательно, даже немного отпустила тупая боль в голове, и вдруг страшно захотелось есть.

– Я тебе сейчас пирожки принесу, они греются в печке, мне санитарки разрешают. Не волнуйся, мама сама велела, это домашние пирожки, у меня сестра страшная кулинарка! Кстати, ее Людмилой зовут, как у Пушкина. А меня Татьяной. И сама мама – Ася, смешно, правда? Вся русская классика в одном семействе. А все равно мы евреи, и ничего не помогает.

– Как это не помогает? От чего?

– А, не слушай, это я случайно сказала. Сегодня опять жидовкой обругали. В очереди. Хотя я и не думала влезать, я просто сбоку стояла. Но если бы и влезла, то почему именно жидовка? Понимаешь, ничего не помогает – ни имя, ни любовь к русской литературе, ни даже папина смерть на фронте. Все равно найдется дурак и обругает. Почему, как ты думаешь? Наверное, из-за темных волос. Вот вырасту и перекрашусь в блондинку им назло! У меня подружка Оля совершенно белая, как лен. Везет, да?

– Не нужно тебе в блондинку, ты так очень красивая.

На самом деле она не была очень красивой. Не сравнить с Алинкой или Медеей. И тем более с их соседкой на каблуках. Но хотелось поблагодарить за внимание и доброту.