Эффект Ребиндера

Он нашел ее в глуши кустов за палатками, съежившуюся, заплаканную. «Дура, – шептала она, – безмозглая черствая дура! Девочка с пяти лет без матери, только оттаяла, привязалась, а я ей говорю, что скучаю по своей дочке!» Володя молча стоял, проклиная собственную немоту, тупость, никчемность. В коротких Кириных волосах запутались обрывки бересты, на тонкой лодыжке виднелись две свежие царапины, худенькие плечи дрожали.

И тогда он опустился на колени и обнял ее. Изо всех сил обнял и закрыл хоть на мгновение от странного и несовершенного мира. Хоть на мгновение.

– Володя! Володька, ты слышишь? Воло-о-дя!

Матвей кричал отчаянно громко, наверное, случилось что-то ужасное, он рванулся к поляне, спотыкаясь, не разбирая дороги, но сквозь тревогу все стучала в голове одна мысль: она не оттолкнула, не оттолкнула, не оттолкнула!

– Володька, брат, – парень! Парень у нас! – зять плясал у костра, высоко вскидывая ноги в кедах. – Четыре кило, представляешь, четыре кило и еще двести грамм, во родственничек!

Володя замер на минуту, пытаясь вместить в сознание все сразу – счастливое смеющееся лицо Матвея, растерянную Иринку, костер с выкипающим вареньем. Солнце слепило сквозь ветки, и в руках еще жило тепло ее плеч. «Ну да, – вдруг дошло, – сестра родила. Парня. Четыре килограмма. Это, кажется, много». И сразу за этим веселая мысль – родственник! Матвей, бородатый чудак, теперь его настоящий кровный родственник. Страшно обрадовался, хотя, казалось бы, очевидная вещь.

И тут же опять всплыло: Кира! Мягкие, замершие в его руках плечи, горячая щека на груди, запах волос. На рубашке не просохло влажное пятно от Кириных слез. Ее слез!

Зять что-то громко рассказывал – про больницу, Ольгу, родителей, обе Люши обнимались и тормошили Иринку, Шурик пел бравурный марш, сам себе дирижируя длиннющими руками, котелок накренился и в костер большими черными каплями стекало варенье.

Сколько еще оставалось дней – девять, восемь… Володя старался не считать и не думать. Матвей рвался сократить маршрут, но Оля в очередном телефонном разговоре категорически возражала – все прекрасно, ребенок спит и кушает, мама и Таня ей прекрасно помогают. Зачем такому крохе лишний шум!

Разговоры теперь велись исключительно о детях и родах, оказалось, у Семена с Валей аж три дочки, а у Шуриков один сын, но зато он родился в день полета Гагарина. Только подумать, что Володя тогда ходил в четвертый класс и мечтал записаться в отряд космонавтов!

Кстати, он впервые отметил для себя, что совершенно не разбирается в людях. А может, ему просто не встречались подобные экземпляры?

Еще в первый день он придумал профессии своим спутникам: Семен, например, заведующий мелким ателье или прачечной, Люша номер один – ткачиха, передовик производства и член месткома, Шурик – инженер на заводе, Люша номер два – библиотекарша. Ерунда, ничего похожего! Инженером как раз оказалась Люша номер два, а пеструшка Валя, к его огромному удивлению, – детским хирургом. Интересно, как она справляется с порядком и стерильностью? Но, главное, Семен! Толстый сонный Семен работал водителем грузовика на междугородних рейсах!

Валя обожала вспоминать истории из детства и юности, но поскольку вся компания знала ее истории наизусть, Володе пришлось принять удар на себя. Подремывая у костра или привычно стругая ветки, он слушал про детдом, школу медсестер, вечерний медицинский, куда она поступила уже после первых родов.

– Семен настоял, чтобы я училась. Вот что значит настоящий друг, нет, не просто друг, а любовь всей моей жизни!

Ну да, понятно. Толстый ленивый Семен – любовь всей жизни. А Катерина – луч света в темном царстве.

– Да, я училась, а он воз тянул. Самые длинные рейсы брал, чтобы больше платили. И питался, дурачок, одними шоколадками – мечта любого детдомовского мальчишки. Кто знал, что у него в семье наследственный диабет! Так что теперь у нас строжайшая диета – ни сахара, ни варенья, ни-ни! Хорошо, в походе можно душу отвести, обожаю этот запах! Пока приедем, будет вам восемь банок, каждому по две! И не вздумай отказаться, я все равно домой не заберу, не выбрасывать же!

Вот идиот, еще жалел ягоду отдавать! Получай теперь свое варенье.

И правда, в конце похода, багровея от стыда, Володя запаковал в рюкзак две увесистые темные банки. Варенье прекрасно хранилось всю зиму и так пахло терпкой свежей ягодой, что мама только ахала и попрекала, что не спросил рецепта.

В тот день дождь особенно разгулялся. Хорошо, что он умел разводить костер при любой погоде. Еще со времен похода с физруком.

Все невольно стянулись к огню, ежились, зевали, Галя развешивала для просушки Иркины носки. Володя привычно рубил поленья и стругал щепки, а Кира сидела рядом и теребила кору тонкими пальцами. Надо было что-то сказать, сделать? Хотелось завыть от ее непонятного взгляда, ожидания, безнадежности.

«А у костра ни сесть, ни лечь, как не устанет дождик сечь…» – тихо напевал Шурик, перебирая струны.

Откуда-то пришел Матвей, бросил на землю огромную корзину с грибами и принялся заваривать чай.

– Володька, как назовем родственника?