Эффект Сюзан

В рамках этого прямоугольного, тщательно очерченного поля сегодня говорят о деньгах, о замечательных новых автомобилях и о том, как детям нравится учиться в гимназии, а нам задают вежливые вопросы, как мы съездили в Индию, мы на эти вопросы даем уклончивые ответы, и я уже начинаю было успокаиваться, когда вдруг Харальд откладывает в сторону нож и вилку.

— Бабушка! А почему мама оказалась в детском доме?

Мама аккуратно вытирает уголки губ салфеткой. Она танцевала соло. С восемнадцати лет и до сорока у нее было более ста спектаклей в год, потом она постепенно перешла к преподаванию. У нее достаточно опыта и сил, чтобы импровизировать, даже если оркестр вдруг по ошибке сыграет несколько тактов из реквиема посреди «Лебединого озера».

Проблема в том, что сейчас это не по ошибке.

— Это был пансионат для молодежи. И мне было с ней не справиться. Ни мне, ни школе.

— Сколько времени она там пробыла?

Он не спрашивает меня. Он знает, что я могла бы его остановить.

— Я точно не помню сколько.

За столом воцаряется полная тишина. В каждой семье есть загрязненные участки, где захоронены старые отходы, или радиоактивные изотопы, или скелеты с останками плоти. Которых мы все избегаем, из вежливости или страха, или потому что это неподъемная задача — очистить свою жизнь, разобрав ее на части и пропустив все фрагменты через автоклав.

Вот на одном таком участке мы сейчас и находимся.

Харальд поворачивается ко мне.

— Сколько тебе было лет, мама? Когда все это началось?

Я пристально смотрю ему в глаза. Пытаясь остановить его.

— Двенадцать.

— И когда ты вернулась оттуда домой?

— Я не вернулась домой. Меня перевели в общежитие, когда мне было шестнадцать.

— Почему?

У искренности есть свое расписание. Кто определяет это расписание, я не знаю, но как только оно начинает действовать и достигает определенной точки, его очень трудно изменить.

Примите во внимание и давление. Слишком много рождественских вечеров и слишком много семейных встреч с поверхностными, ничего не значащими беседами. Слишком много лет умалчивания.

— Детский дом, — говорю я, — назывался Хольмганген. Там был один исполняющий обязанности заведующего отделением, который спал с девочками. Большинство шли на это добровольно, чтобы хотя бы немного почувствовать любовь. Но я не соглашалась. Мне удавалось избегать этого четыре года. Ведь это я там чинила все, что ломалось. Он боялся потерять специалиста. Но однажды пришел мой черед. Он дал мне задание укладывать террасные доски перед его служебным домиком. Домик этот стоял в сотне метров от главного корпуса. Поблизости никого не было. Все словно сквозь землю провалились. Они знали, что сейчас произойдет.

Я смотрю Тит и Харальду в глаза.

— Он сбил меня с ног, сорвал с меня трусы и проник в меня. Я полностью расслабилась. Я слышала, как плачу, но физически я расслабилась, и где-то внутри меня было полное спокойствие. Я обхватила ногами его спину и сжала ее. Так, чтобы он не мог освободиться. Рядом со мной дрель-шуруповерт «Dewalt» на 24 вольта, они тогда только появились в продаже. Я заранее позаботилась о том, чтобы она была под рукой, если окажусь на полу. С другой стороны у меня стояла коробка с шурупами для дерева, нержавеющими, даже тогда они стоили почти крону каждый. Восьмидесятимиллиметровыми. У них крестообразное острие, чтобы древесина не раскалывалась. Потом идет резьба длиной пятьдесят миллиметров. И, наконец, двадцать пять миллиметров квадратной насечки, благодаря которой шуруп уже нельзя вынуть, пока древесина не сгниет. Я взяла шуруповерт одной рукой. И шуруп другой.

И пока он трудился надо мной, я ощупывала его спину, спускаясь по позвоночнику вниз, к области почек. Затем я приставила к его спине шуруповерт, включила высокую скорость и ввинтила шуруп. Он легко вошел, я не попала в кость. Сегодня я знаю, что нужен хирург, чтобы просверлить остистый отросток. Но в выпрямляющую позвоночник мышцу шуруп вошел словно в масло. Он пытался вырваться, но я крепко обхватила его. И протянула руку за следующим шурупом.

Лабан отводит взгляд. Мама отводит взгляд. Все остальные хотят отвести взгляд, но не могут.

— Я снова попыталась попасть в позвоночник. И снова шуруп соскочил. Но он прошел сквозь мышцы и вышел с другой стороны позвоночника. Тогда я не знала, как расположены органы у человека. Сегодня я бы сверлила на несколько сантиметров ниже. Но мне было всего шестнадцать. И я была увлечена физикой. Его почти парализовало. Я выбралась из-под него. Он попытался встать. Я привинтила сначала одну его руку к полу, а потом и другую. И села ему на спину. Теперь мне некуда было спешить. Я взяла шуруп. Определила, где находится продолговатый мозг. В это место я хотела ввинтить последний шуруп. И все было бы кончено. Я прижала шуруп к голове. Включила шуруповерт. И не смогла.

Я смотрю Фабиусу в глаза. Он даже не моргает.