Эффект Сюзан

Я внезапно понимаю, что он имеет в виду. Это одна из тех возможностей, которые возникают благодаря открытости. На мгновение другой человек может показать нам достоверное отражение нас самих.

И тут в сознании внезапно вспыхивает догадка. Сначала она появляется на границе моего восприятия, но потом заполняет меня полностью, как река. Я машу рукой. Лабан мгновенно реагирует, сворачивает на аварийную полосу и останавливается.

— Водитель, — говорю я. — В математическом такси. Это был Ясон, серый человек.

Лабан качает головой. Но не потому, что он не согласен со мной. Он изо всех сил хочет отменить реальность.

Мой телефон звонит.

— Сюзан?

Я не могу ответить. Голос куда-то пропал.

— Сюзан. Дети у меня.

— Ясон… — бормочу я.

— Послушай, Сюзан. Мне надо поговорить с тобой.

— Где?

— Скоро. Когда я закончу заниматься твоей восхитительной дочерью.

Он умолкает. Я чувствую его так, словно сижу напротив него. Через телефон он впитывает мой страх.

В тишине, позади него, далеко-далеко, раздается знакомый мне звук. Какое-то приглушенное шипение. Но я никак не могу понять, что это за звук.

Потом он отключается.

Мы сидим в молчании несколько минут. Мне кажется, меня выбросили на свалку. Что-то другое, не имеющее ко мне отношения, берет на себя управление.

— Поехали, — говорю я.

9

Лабан останавливается, проехав метров сто по Странгаде. Перед вращающейся дверью Министерства иностранных дел припарковано несколько автомобилей.

Войдя в дверь, мы замираем на месте. Нужно преодолеть еще один барьер, а перед стойкой посреди холла стоят несколько человек и чего-то ждут.

В моей жизни было слишком много барьеров, и я всегда оказывалась с неправильной стороны. Там, где нужно было подать заявление или записаться на прием за три недели, чтобы для тебя нашли время. Кажется, что все мои усилия в жизни были направлены на то, чтобы перебраться на правильную сторону стойки. И никогда у меня ничего не получалось. При других обстоятельствах на меня бы навалилась усталость. Но не сейчас. Сейчас внутри меня введен режим чрезвычайного положения.

Люди расступаются, перед нами стоит министр иностранных дел. Он идет к выходу.

Андреа Финк когда-то говорила мне, что есть три вида политиков. Те, которые с таким же успехом могли бы продавать любой другой товар. Те, которые обладают исключительным стремлением к власти. И государственные деятели.

Фальк-Хансен относится к государственным деятелям. Все знают, что он в любой момент может с легкостью стать премьер-министром. Но он этого не хочет, поскольку все его интересы сконцентрированы на внешней политике. На помощи развивающимся странам. На разоружении. На международном сотрудничестве.

Впервые я увидела его живьем, когда мне было чуть больше двадцати, и он читал лекцию в актовом зале университета. Что меня поразило, так это его естественность. Он обращался к слушателям так, будто заглянул к ним в гости в общежитие. И с таким обаянием, что ни одна из присутствующих женщин не отказалась бы от встречи с ним на кровати в этом самом общежитии.

Тогда я впервые услышала политика, который, излагая свои взгляды, не обливал грязью своих оппонентов. Он был неагрессивным, дружелюбным и непосредственным.

И сейчас он такой же. Он узнает Лабана и улыбается. Я делаю шаг вперед и встаю между ними.

— Нам удалось достать отчеты Комиссии будущего из архива. Наша жизнь в опасности. Хайн и его организация каким-то образом вышли из-под контроля. Наших детей похитили.

Атмосфера в помещении как-то меняется. Не стоит недооценивать его окружение. Это не какие-нибудь политические подпевалы. Из десяти человек нет ни одного, кто не был бы готов заслонить его своим телом и принять пулю в случае покушения. Включая и женщин за стойкой ресепшен. Для них я — потенциальная, неизвестно откуда возникшая проблема.

Мы с Фальк-Хансеном смотрим друг на друга. Я не замечаю никаких признаков удивления. Он знает все о Комиссии будущего. Он чувствует и понимает мое состояние.

Он берет нас с Лабаном под руки. Его внимание сконцентрировано на нас, кажется, остального мира для него теперь не существует и кроме нас троих никого на свете нет.

Он ведет нас по коридору.

— Что нам нужно, — говорит он, — так это несколько минут с глазу на глаз.

Окна его кабинета выходят на фарватер, кабинет меньше, чем можно было ожидать, — всего лишь две небольшие приемные и такая же переговорная комната.

Он указывает на два стула, мы садимся. На маленьком столике рядом стоит японский чугунный чайник на подогреваемой подставке, он наливает зеленый чай в маленькие чашечки из хрупкого фарфора. У нас вряд ли получится сделать хотя бы глоток, но это неважно, главное — внимание.