Эффи Брист

И когда конка остановилась, он снял решетку, и Эффи спрыгнула.

Домой она вернулась в состоянии крайнего возбуждения.

– Розвита, представь себе, я видела Анни!

И она рассказала, как она встретила Анни. Розвита была недовольна, что матери и дочери не довелось испытать радости свидания, и Эффи лишь с трудом убедила ее, что в присутствии стольких людей это было бы невозможно. Затем, не скрывая своей материнской гордости, сна рассказала, как выглядит Анни.

– Да, она получилась половина наполовину. Самое красивое, можно сказать изюминка, у нее от мамы, ну, а серьезность так целиком от папы. А как пораздумаешь, все-таки она больше похожа на господина.

– Ну и слава богу, – сказала Эффи.

– Как сказать, сударыня, это еще вопрос. Кое-кому больше нравится мама.

– Ты так думаешь, Розвита? Я.лично другого мнения.

– Как бы не так, меня не проведешь. Вы тоже понимаете, что к чему и что нравится больше мужчинам.

– Не будем говорить об этом, Розвита. Разговор прекратился и больше не возобновлялся. Но

Эффи, хотя и избегала теперь говорить с Розвитой об Анни, не могла забыть свою встречу с ней и очень страдала оттого, что сама убежала от дочери. Ей было больно и стыдно, а желание встретиться с Анни стало невыносимым, доводило ее до галлюцинаций. Писать Инштетте-ну, просить его об этом было невозможно. Она сознавала свою вину перед ним, даже с каким-то исступлением терзала себя сознанием этой вины, но вместе с тем ее часто охватывало чувство возмущения Инштеттеном. Она говорила себе, что он прав, тысячу раз прав, но в конце концов в чем-то все-таки и неправ. Все, что случилось тогда, было давно, – ведь потом она начала новую жизнь, он должен был убить в себе воспоминание об этом, а он вместо этого убил бедного Крампаса.

Нет, писать Инштеттену было невозможно. Но в то же время ей так хотелось увидеть Анни, поговорить с ней, прижать ее к своей груди, что после долгих размышлений она, кажется, нашла способ попытать добиться этого.

На следующее утро Эффи оделась особенно тщательно и в простом, но изящном черном платье отправилась на Унтер-ден-Линден к супруге министра. Она послала свою визитную карточку, на которой было написано: «Эффи фон Инштеттен, урожд. Брист». Все остальное было опущено, даже титул баронессы.

– Ее превосходительство просит пожаловать, – сказал, вернувшись, слуга, и, проводив Эффи в приемную, попросил подождать. Она присела и, несмотря на охватившее ее волнение, стала рассматривать висевшие на стенах картины. Здесь была, между прочим, «Аврора» Гвидо Рени[105], а на противоположной стене висело не-сколко английских эстампов, гравюр Бенджамина Уэста[106], в его прославленной манере акватинты, полной света и тени. На одной из них был изображен король Лир в степи во время грозы[107].

Едва Эффи успела рассмотреть все картины, как дверь соседней комнаты отворилась и к посетительнице вышла высокая стройная дама с приветливым выражением лица и протянула ей руку.

– Моя дорогая, как я рада вас видеть. – И, говоря это, она подошла к дивану и усадила Эффи рядом с собой.

Эффи была тронута ее добротой: ни тени превосходства, ни единого упрека, лишь по-человечески теплое участие.

– Чем могу вам служить? – спросила затем супруга министра.

У Эффи дрожали губы. Наконец она сказала:

– Меня привела к вам, сударыня, просьба, и выполнить ее, вероятно, будет нетрудно. У меня есть десятилетняя дочь, которую я не видела уже три года. А мне так хочется увидеть ее!

Супруга министра взяла Эффи за руку и посмотрела на нее с дружеским участием.

– Я сказала, что не видела ее более трех лет, но это не совсем верно: я встретила ее три дня тому назад.

И Эффи с большой живостью описала свою встречу с Анни.

– Я убежала от собственной дочери... Говорят, что посеешь, то и пожнешь. Я знаю это и ничего не хочу изменить в своей жизни. Все, что есть, так должно и остаться. Но ребенок... Это жестоко. Я хочу видеть ее, хоть изредка, хоть иногда. Но видеться украдкой я тоже не могу; встречи должны происходить с ведома и согласия заинтересованных сторон.

– С ведома и согласия заинтересованных сторон, – повторила жена министра слова Эффи. – Стало быть, с согласия вашего супруга. Я вижу, он не желает допускать к дочери мать – воспитание, о котором я не имею права судить. Вероятно, он прав. Простите мне эти слова, дорогая.

Эффи кивнула.

– Вы и сами, очевидно, понимаете позицию вашего супруга и хотите только, чтобы отдали должное и вашему материнскому чувству, быть может, самому лучшему из всех человеческих чувств, по крайней мере с нашей, женской, точки зрения. Вы согласны со мной?

– Вполне, сударыня.

– Следовательно, вам нужно получить разрешение видеться с дочкой у себя в доме, чтобы вновь обрести сердце своего ребенка?

Эффи снова кивнула, а супруга министра сказала: