Эффи Брист

Это было утешительно, однако заставило призадуматься, как же быть с санями Гизгюблера. Тут вдруг Инштеттен вызвался заменить Мирамбо, обещая в целости и сохранности доставить до города и доктора и аптекаря, эту неразлучную медицинскую чету. Предложение было принято под хохот и веселые шутки в адрес самого любезного в мире ландрата, готового разлучить-, ся даже с молодой женой, лишь бы помочь ближнему. Между тем, едва доктор и Гизгюблер оказались в санях, Инштеттен взялся за кнут и стегнул лошадей. Вслед за ним тронули Крампас и Линдеквист. Когда Крузе подал к воротам сани ландрата, Эффи заметила Сидонию; та подошла к ней с улыбкой и попросила разрешения занять освободившееся место Инштеттена.

– В нашей карете так душно, отец это любит. И еще мне хочется побеседовать с вами. Впрочем, я поеду в ваших санях только до Кваппендорфа, а потом, у развилки в лесу, где дорога сворачивает на Моргениц, пересяду в свою колымагу. Ведь папа еще и курит.

Эффи, правда, уже настроилась ехать одна, но выбора, к сожалению, не было, ей пришлось согласиться, и фрейлейн села к ней в сани. Как только обе дамы хорошенько устроились, Крузе хлестнул кнутом, и лошади понеслись мимо дома лесничего (оттуда был прекрасный вид на море) вниз по довольно крутой дюне, затем вдоль берега по дороге, которая почти целую милю, вплоть до кессинского отеля, была прямой как стрела и только там через питомник поворачивала к городу. Снегопад давно прекратился, воздух был свежий, а над темнеющим морем висел серп луны, подернутый пеленой облаков. Крузе ехал у самой воды, порой разрезая пену прибоя. Эффи немного знобило, она зябко куталась в шубу и все еще не без умысла молчала. Она хорошо понимала, что «душная карета» для Сидонии всего лишь предлог, чтобы сесть к ней и по дороге сказать что-нибудь неприятное. А это не к спеху. К тому же она в самом деле устала, вероятно, ее утомила прогулка по лесу, а может, виною был пунш, которого она выпила несколько больше, чем следует, поддавшись уговорам сидевшей с ней рядом госпожи фон Флемминг. Эффи закрыла глаза и притворилась спящей, все больше и больше склоняя голову налево.

– Сударыня, не слишком наклоняйтесь. Можно легко вылететь из саней, стоит им зацепиться за камень. Не забывайте, что у ваших саней нет кожаного фартука, и, как я вижу, нет даже крючков для него.

– Да, я не люблю кожаных фартуков; по-моему, в фартукахесть какая-то проза. А вылететь – это еще интересней, только уж прямо в морские волны. Не беда, если придется принять холодную ванну... Впрочем, вы ничего ке слышите?

– Нет.

– Разве вы не слышите музыки?

– Какой? Органной?

– Нет, не органной. Это море, хотя нет, то что-то другое. Мне слышится вдалеке беспредельно нежный звук, почти человеческий голос...

– Обман чувств, больше ничего, – изрекла Сидония, сообразив, что настал подходящий момент завязать разговор. – У вас, сударыня, расстроены нервы. Вам уже чудятся голоса! Молите бога, чтобы это были праведные голоса!

– Я слышала... мне показалось... Пусть это глупо, но мне послышались голоса морских сирен... А там, что там такое? Взгляните туда, вы видите, как в небе сверкает. Это, должно быть, северное сияние?

– Ну конечно, – сказала Сидония, – а вам, сударыня, мерещатся чудеса. Откуда им быть? А если бы они и были, к чему создавать себе культ природы! Между прочим, нам повезло, мы унеслись от разглагольствований нашего друга лесничего, этого тщеславнейшего из смертных, насчет северного сияния. Держу пари, он сказал бы, что небо специально ниспослало ему эту иллюминацию, чтобы сделать его праздник более торжественным. Ну и глупец! И Гюльденклее не нашел ничего лучшего, как славословить ему. А ведь Ринг пытается играть и на религиозных чувствах – недавно он подарил нашей церкви покров для алтаря. Вероятно, к вышиванию приложила свою ручку и Кора. Вот почему на этом свете все идет вкривь и вкось. Всему виною эти нечестивцы, во всем просвечивают их мирские цели. А ведь вместе с ними страдает и тот, кто всей душой предан богу.

– Ах, в человеческую душу нелегко заглянуть.

– Так-то оно так. Впрочем, иногда это и не трудно. И она в упор посмотрела на молодую женщину. Эффи сердито отвернулась, ничего не ответив.

– Да, у некоторых даже очень легко, – повторила Сидония, добившись, чего ей хотелось, и продолжала с довольной улыбкой. – Вот, скажем к примеру, наш лесничий. Я виню всех, кто подобным образом воспитывает своих детей. Но у него есть хоть одна хорошая черта – у него душа нараспашку. Это, впрочем, относится: и к его дочерям. Кора, уверяю вас, уедет в Америку и станет миллионершей или проповедницей у методистов. Во всяком случае, она погибла. Я еще никогда не видела, чтобы четырнадцатилетняя...

В этот момент сани остановились; и когда дамы стали всматриваться, выясняя причину остановки, то заметили, что справа от них, на расстоянии примерно тридцати шагов, остановились и двое других саней: слева остановились сани Крампаса, справа, поодаль, те, которыми правил Инштеттен.

– Что там? – спросила Эффи.

Крузе повернулся вполоборота и сказал:

– Шлон, сударыня.