Ефим Сегал, контуженый сержант

-    Складно пишете, сержант.

-    Натренировался, до войны работал в газетах...

-    Это видно... А поступок ваш рискованный, однако!.. Пакет в штаб запасного полка у вас?

Он положил пакет вместе с рапортом в ящик письменного стола.

-    Пока, товарищ сержант, вынужден вас арестовать. Сами понимаете, самоволка!

В десять утра следующего дня капитан повел Ефима к генерал-майору:

-    Рапорт и пакет я передал, предупреждаю: говорите короче.

Адъютант открыл дверь, обитую дерматином. Ефим шагнул в кабинет.

-    Товарищ генерал-майор, сержант Сегал...

-    Не надо докладывать, товарищ сержант. Садитесь.

Ефим сел на стул напротив генерала. Несколько мгновений генерал и сержант пристально, изучающе смотрели друг на друга. Ефим пытался угадать, о чем думает этот умный с виду, пожилой человек, но лицо его с крупными, правильными чертами было непроницаемо.

-    В вашем рапорте сказано все? Или хотите что-ни-буць дополнить? - спросил генерал.

-    Дополнить нечего, товарищ генерал! Если позволите, я кое о чем хотел бы вас спросить.

-    Спрашивайте.

-    Не удивляет ли вас, товарищ генерал, что такое донесение не поступило к вам раньше, скажем, от начальника штаба пересылки или от парторга? Ведь...

Генерал вежливо, но твердо перебил Ефима:

-    Если верить характеристике на вас, которая вот в этом пакете... Независимо от этого донесение ваше будет проверено до-ско-наль-но, - отчеканивая и подчеркивая каждый слог, сказал генерал. - Факты подтвердятся - ваше счастье и нам добро. Налгали - пойдете под трибунал и за клевету, и за дезертирство! Вот так... А вообще-то я хотел вас повидать, - генерал загадочно улыбнулся. - Из-под ареста освободить пока не могу.

... На двадцать первые сутки заточения к Ефиму явился сияющий капитан.

-    Молодец, сержант! Все в порядке, молодец! Пошли к генералу.

Начальник штаба на этот раз был приветливее.

-    Ваша правда, сержант. Виновные получат по заслугам. Спасибо за бдительность!

-    Служу Советскому Союзу! - ответил по уставу Ефим.

-    Я вижу, вы отдохнули. На передовую хотите? - Не дожидаясь ответа, заключил: - Конечно хотите: характер! Направим вас в вашу родную дивизию. Воюйте! Будьте живы и целы! - и генерал крепко пожал Ефиму руку.

История с майором Спиркиным прошла перед мысленным взором Ефима во всех деталях и подробностях. Он так возбудился, что забыл, почему именно она всплыла в памяти.

«Ах, да! Яшка-кровопиец! - произнес вслух. - Яшка - после контузий. Спиркин - задолго до первой. Значит, дело не в контузиях...»

Размышления его оборвало забытье. Он устало уснул. В зарешеченное окно пробивался рассвет.

* * *

Борис Наумович долго, подробно расспрашивал Ефима обо всем, что, видимо, имело отношение к его заболеванию. Особо он почему-то интересовался состоянием Ефима после первой контузии. Некрупным почерком доктор исписывал белые листы бумаги. Белая ординаторская, белый халат Бориса Наумовича, мягкий солнечный свет, падающий сквозь матовые стекла - вся эта белизна и доброе лицо врача умиротворяли, располагали к беседе.

После первой контузии, как считалось, сравнительно легкой, рассказывал Ефим, он пролежал в армейском госпитале около месяца, вернее, лежал дней восемь-десять, затем стал «ходячим». Чувствовал себя пока еще неважно, изнуряли частые головные боли, внезапно темнело в глазах, аппетит был - хуже некуда. Лечащий врач, внимательная, приветливая женщина, на очередном обходе сказала: «В условиях нашего госпиталя вас лечить невозможно. Через недельку-другую отправитесь в тыл. К этому времени ждем санлетучку».

Как-то ночью Ефима обуял беспричинный неодолимый страх. «Пойду к дежурной сестре, попрошу какое-нибудь снадобье, авось пройдет», - он отправился в дежурку. На столе слабо горел ночничок. Согнув колени, на скамье дремала медсестра Зоя. Ефим слышал, она - студентка медицинского института, ушла со второго курса прямо в санбат, оттуда попала в армейский госпиталь. Раньше Зоя казалась ему ничуть не примечательной: так, девушка, каких много. Но сейчас, глядя на нее, погруженную в усталый сон, он нашел ее не то чтобы красивой - одухотворенной, жертвенной. «Не стану будить, пусть отдыхает» - и на цыпочках пошел из дежурки.

-    Больной, вам что-нибудь нужно? - вдруг окликнула его Зоя.

-    Нет, я так, извините, что разбудил, мне уже легче.

-    Честно сказать, я очень устала, трудное дежурство выдалось. - Зоя уже сидела на скамейке, заправляла под белый колпачок выбившиеся кудри. - Что с вами? Присядьте, расскажите...

Они разговорились о недавнем мирном времени, об учебе, с радостью обнаружили много схожего во вкусах и взглядах. Беседа наверняка продолжалась бы, если бы не резкий крик, донесшийся из палаты напротив. Зоя мгновенно сорвалась с места.

Возвратившись в палату, Ефим долго еще не мог уснуть. Зоя взволновала его, чем-то напомнила Клаву Серегину.

В следующее дежурство Зои они случайно увиделись в госпитальном дворе.

-    Как самочувствие, Ефим? - спросила она тепло, дружески.

-    Спасибо, сносно... А как вы?