Ефим Сегал, контуженый сержант

-    Ешть муж... Ежели это она, проходите. Пошледняя дверь направо.

Ефим прошел в конец длинного, заставленного всякой всячиной коридора, постучал в указанную дверь.

-    Войдите! - ответил женский голос.

У него учащенно забилось сердце: голос Клавы! Низкий, певучий, грудной голос Клавы - это она!

Рывком открыл дверь и... замер! Навстречу ему шла Клава. Белокурая, красивая, с чуть припухлыми губами, странно располневшая... «Беременна!» - словно чем-то жгуче острым резануло Ефима. Она сразу узнала его, побледнела, губы ее нервно дрогнули, серо-голубые глаза расширились. Она протянула навстречу Ефиму до боли знакомые руки.

-    Фима! Фима! Какими судьбами? - проговорила слабым голосом, ноги ее внезапно подкосились, она покачнулась...

Ефим едва успел подхватить ее, отнес на диван, бережно подложил под голову вышитую подушечку, снял комнатные туфельки. Ноги - как лед, руки - тоже, она без сознания. Ефим растерялся: что делать? Вспомнил, что в таких случаях полагается сбрызнуть человека водой. Где вода? Ах, вот она, в зеленом стеклянном кувшине на столе. И стакан рядом. Ефим усердно брызгал воду на ее лицо, осторожно тряс:

-    Клава, Клавочка, очнись, что с тобой? Очнись, пожалуйста! Родная! Ну, очнись же!

Кажется прошло не меньше получаса, прежде чем она медленно приоткрыла таза, лицо ее чуть порозовело.

-    Извини, - сказала чуть слышно. - Это так внезапно... так неожиданно... Не ждала я тебя, понимаешь, совсем не ждала... Прости...

Ефим взял в свои ее теплеющие руки.

-    Не волнуйся так, успокойся. Я случайно нашел тебя в Москве. Ведь я ничего этого, — Ефим невольно подчеркнул слово «этого», - не знал, честное слово не знал. Иначе разве посмел бы к тебе явиться?

-    Дай, пожалуйста, водички. - Клава медленно, с паузами, пила маленькими глоточками. Ефим с горечью и укоризной смотрел на дорогие, да, еще дорогие черты, с болью начиная осознавать: волею судьбы вновь найденная им любимая женщина теперь потеряна для него навсегда.

-    Ой, что же это я разлеглась? — с завидной для беременной легкостью она соскочила с дивана, сунула ноги в туфельки, тонкими ловкими пальцами поправила белокурые пышные волосы, мельком бросила взгляд в зеркало. -

Я очень постарела, подурнела? - спросила нарочито кокетливо.

Ефим понял: и кокетство, и нарочитость-уловка, чтоб уйти от объяснения с ним.

-    Не очень, - ответил он. - Ты все такая же красивая, даже в таком положении.

Она потупилась, будто виновато. Ефиму стало жаль ее.

-    Катюша где? - спросил он.

-    Катюшка в детском садике, - оживилась Клава, - она так выросла. Знаешь что, давай я тебя покормлю, у меня есть кое-что вкусненькое. Мой муж, - она запнулась, - мой, муж военный, инженер, подполковник. Их снабжают получше.

-    Разумеется... да, да, военный инженер, - машинально повторил Ефим, чувствуя, как внутри него образуется пустота. - Разумеется, я знаю. Но... спасибо, я сыт... Сядь-ка лучше рядышком, как тогда, помнишь, мы сидели с тобой вечерами, там, во Владимире.

Она нехотя, будто через силу, шагнула, села на диван рядом с ним, рядом, но не близко... Оба молчали. Первым заговорил Ефим.

-    Теперь это, конечно, ни к чему, но я все-таки хочу понять, что произошло. Последнее письмо я получил от тебя в конце декабря сорок второго года. А потом...

-    Потом, потом... - тягуче ответила Клава, - я неожиданно получила вызов в Москву, на старую работу. В институте было много военных. Среди них и мой непосредственный начальник, Столбов... Он сразу же начал оказывать мне повышенные знаки внимания, а через две недели сделал предложение... Оно свалилось на меня, как снег на голову. Я помнила тебя, любила тебя, обещала ждать и ждала бы, но...

-    Но? — болезненно переспросил Ефим.

-    Я рассудила, Фима, понимаешь, так... может, и неправильно, низко рассудила: законный муж убит на фронте, ты, незаконный - в пекле войны, может быть, и скорее всего, тоже будешь убит или того хуже - изувечен...

-    Ну, и что? - Ефим глянул на нее пронзительно.

-    Не сердись, мы с Катюшкой жили буквально впроголодь. Я, ладно, вытерпела бы, но Катюша... А он, Столбов, старший офицер, кандидат наук, на фронт не попадет - забронирован, паек... Я - мать, пойми, это не для себя, для Катюшки, для дочки. Я сказала ему «да» рассудком - не сердцем. Я даже не взяла его фамилию... Вот и живем вместе.

-    Вижу, - мрачно сказал Ефим. Со смятенной душой слушал он исповедь Клавы. Разумом понимал ее, прощал, сердцем - не мог. Любовь и ненависть к этой женщине столкнулись сейчас в нем, рвали его на части... Вот-вот не выдержит Ефим, станет упрекать ее, наговорит... Мало что может выпалить сгоряча!..

Он молча сидел рядом с ней, глядя в пол, стиснув пальцами колени.

-    Что ж ты, Фима, молчишь? Скажи хоть слово...

Он поднялся и, не оглянувшись, вышел.