Ефим Сегал, контуженый сержант

И Ефим дал сто пять вкладышей. Пять - сверх задания. И качество нормальное. Мальков трижды пересчитал продукцию смены: не верил глазам. Но факт есть факт!

-    Ай да молодчина! Ай да Сегал! - ликовал он.

Смертельно усталый Ефим тоже похвалил себя, молча.

Левка Соловей подошел к нему, вызывающе изрек:

-    Завтра встану на заливку. Гляди, еврей-рекордсмен, в мешок зашью...

Ефиму не улыбалась перспектива быть зашитым в мешок, он плохо понимал смысл угрожающей шутки, наверно, из блатного словотворчества.

-    Хорошо, Лева, - ответил миролюбиво, - давай, завтра разворачивайся.

И назавтра Левка действительно развернулся: всю смену работал, как одержимый, молча, деловито, без обычного зубоскальства. К вечеру на стеллаже образовалась горка из ста двадцати вкладышей. Вытирая обильно выступивший пот, злобно зыркая вороватыми глазами, он пренебрежительно бросил Ефиму:

-    Ну, считай, стахановец! И не лезь тягаться. Я тебя общелкал, да еще как!

На следующий день кончался срок отпуска Лапшина, но он не появился в цехе ни завтра, ни послезавтра. Левка Жарков, хоть и с меньшим рвением - не расшибаться же в лепешку, а норму перевыполнял. И отсутствия бригадира даже не замечал.

Лапшин пришел на работу лишь на пятый день. Выглядел он скверно, хмуро.

 - Мать похоронил, - сказал глухо, - вот справка из сельсовета.

Ефим не читая, положил справку в карман, от души  посочувствовал ему.

- Работать сегодня сможешь? - спросил участливо.

-    Надо, так лучше... тяжко мне... все же мать. Она одна была у меня родная, теперь никого...

И начал работать как раньше, с прохладцей - восемьдесят, восемьдесят пять вкладышей за смену, не больше.

- Что будем делать с Лапшиным? - спросил Батюшков Малькова и Сегала. - Ему известно, как в его отсутствие  выполнялся план?

 - У него большое горе, - объяснил Ефим, - неудобно  теперь упрекать его.

 - А если его отстранить, вернее, поменять местами с  Жарковым? - предложил Мальков, вопросительно глянув на Ефима.

 - Пока не стоит, успеется, - возразил Ефим.

-    Смотрите, товарищ Сегал, план будем спрашивать с  вас, - предупредил Батюшков, - не забывайте об этом.

 Но никаких перестановок делать не пришлось.  Через три дня Лапшин явился на смену зверь зверем. Ни с кем не поздоровался и рванулся к заливке. Действовал как автомат, ритмично, быстро, без остановок, и к обеду выставил на полке стеллажа семьдесят отливок. Мастера, да и все в смене были озадачены. В конце обеденного перерыва Ефим попросил Лапшина зайти в конторку.

-    Вы не знаете, Сергей Назарович, почему ваш друг Лева сегодня на работу не вышел?

Лапшин сверкнул холодными глазами, отборно выматерился.

-    Падла он, шкура... Все равно прибью стерву... - и ушел, оставив Ефима в полнейшем недоумении.

-    Бригадир вчера вечером разрисовал Левку - не узнать! Утром он в поликлинику почапал, за билютнем, - сообщил Ефиму по секрету подсобный рабочий.

-    Как разрисовал? Избил, что ли? - уточнил Ефим. - За что?

Рабочий замялся.

—    Продал он Серегу. Сам его подбивал работать шаляй-валяй, мол, куда нам спешить, пар из себя выгонять?.. Ну, Лапшин и работал: «ямщик, не гони лошадей!» А вчера как узнал, что Левка тут без него выкомаривал, и дал ему... дескать, чего, сука, подводишь. Левка стал отбиваться, говорит, не тебя продавал, не тычь кулаками, обида меня взяла, говорит, какой-то... - рабочий запнулся, - плюгавый еврейчик тебя обштопал, а мы что — хуже? Ты гляди, не обижайся, это он со злости сбрехнул.

-    Гм... гм... все понятно, - покачал головой Ефим, - сюжет!

Между тем Лапшин, а стало быть и вся смена, изо дня в день, неделя за неделей выдавали сверхплановые вкладыши. Заработок литейщиков заметно увеличился, посыпались премиальные, ордера на ширпотреб. Ефим наконец-то расстался со своей начисто истрепанной гимнастеркой и шинелью, с окаменевшими от времени и службы кирзовыми сапогами. Он приобрел по ордеру полушерстяной костюм, тупоносые штиблеты, прорезиненный плащ. Словом, как говорил великий Сталин, «жить стало лучше, жить стало веселее». О смене Сегала заговорили на заводе. Сам Ефим был удостоен звания «Лучший мастер».

Приближалась двадцать седьмая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Сменный мастер Сегал встречал ее своей фотографией на заводской Доске почета и скрипом новых хромовых штиблет на кожаной подошве. Шутка ли!

* * *

Олег Николаевич Батюшков стал ходить по цеху важно, даже немного торжественно. Чувствовалось в нем сдержанная гордость, радость и еще что-то необыкновенное, стабилизирующее настроение на высоком уровне. Одевался он и прежде аккуратно: вместо спецовки, поверх черного шерстяного костюма, обычно носил кожаное полупальто. Но если раньше на нем были темные сорочки, то теперь они были заменены ослепительно белыми, подчеркнутыми темным галстуком. Именинник, да и только!