Ефим Сегал, контуженый сержант

Ефим молчал еще и оттого, что волнение лишило его дара речи. Впервые за последние несколько лет он очутился в лесу наедине с женщиной, и не просто с женщиной, а, как казалось ему раньше и в чем в этот час он уже не сомневался, – с любимой! Он все крепче сжимал Тиночкину руку, которая словно излучала, нет, в самом деле источала возбуждающий жар. Наверно, и Тиночка испытывала подобное чувство. Почти неощутимо она прижалась плечом к Ефиму, взглянула на него немного снизу вверх подернутыми влагой темно-синими сейчас глазами, с легкой дрожью в голосе спросила:

– Что же вы, Фимуля, молчите? Расскажите что-нибудь… Или мы будем шагать, как буки?

Ефим ничего не ответил. Он, кажется, забыл обо всем на свете. Только одно он видел теперь и то, как сквозь пелену, – рядом с ним идущую молодую, желанную женщину, которую он любит, да любит!.. Не помня себя, резким властным движением он повернул Тиночку к себе, губы его жадно впились в ее рот. Она не оттолкнула его, тесно прижавшись, ответила долгим трепетным поцелуем… Но вдруг, будто опомнившись, немного отстранилась, растерянно огляделась, нарочито сердясь, тихо упрекнула:

– Сумасшедший! Как тебе не стыдно?.. Нас могут увидеть!..

Ефим не слушал Тиночку, подхватив ее на руки, устремился в сторону, поглубже в лес. Делал он это безотчетно, изнутри подгоняемый пробудившимся в нем сатаной, отнявшим теперь у него разум и наделившим его огромной силой. В первое мгновение Тиночка поддалась этой силе, не противилась, только повторяла:

– Что ты делаешь? Перестань! Слышишь?!

А он чувствовал, нет, знал, что и она во власти того же порыва, это между ними вот-вот произойдет, это неизбежно… Но Тина, точно опомнившись, вдруг вцепилась в ефимову шевелюру, начала сильно дергать волосы.

– Отпусти меня, слышишь? Отпусти! – зло повторяла она. – А то закричу!..

Боль отрезвила Ефима. Он сразу ощутил тяжесть ноши, опустил Тину на траву. Она не спешила уйти, не плакала, не ругалась.

– У тебя есть расческа? – задала самый обыденный вопрос. – Ты меня совсем растрепал.

Ефим стоя наблюдал, как она приводит в порядок завитые букли.

– Причешись и ты, сядь, – приказала она.

Он послушно сел с ней рядом, нехотя причесался, чувствовал себя усталым, опустошенным, весь обмяк, будто из него выпустили воздух.

– Эх, Фимуля, Фимуля, – проговорила Тина. – Не ожидала я такого от тебя.

– Чего «такого»? – хмуро переспросил он.

– А если бы я забеременела?

Он взял ее за руку, прямо посмотрел в глаза.

– Ну и прекрасно! У нас родился бы ребеночек – твой и мой. Разве мы не в силах были бы его вырастить?

Тина резко выдернула руку из его руки, глаза ее потемнели, лицо стало отчужденным, сразу постаревшим.

– Что ты, Ефим Моисеевич, имеешь в виду? – спросила холодно, надменно. – Жениться на мне задумал?

«А почему бы и нет? – хотел ответить Ефим. – Ведь я тебя люблю, люблю!» – но увидев ее мгновенно преобразившееся лицо, ледяной взгляд, не произнес ни слова.

Большое низкое облако внезапно затмило солнце. Посвежело. Закапали редкие капли дождя. Тиночка поднялась с травы, оправила юбку, еще раз пригладила букли, не глядя на Ефима, повелительно сказала:

– Вставай, пошли! Как бы дождь не разошелся.

Они вышли на просеку, не сговариваясь, прибавили шаг. Дождь и впрямь усилился. Когда Ефим и Алевтина приблизились к зданию дома отдыха, она с обычным кокетством протянула ему ручку.

– Ну, хватит дуться! Тоже мне Дон Жуан! Ишь ты!..

Он не ответил на ее примирительные слова. Она удивленно подняла брови, схватила его за руку, потянула за собой:

– Пойдем же к нашим!

– Не пойду, – упираясь, решительно ответил он.

– То есть как ты смеешь не пойти?! – возмутилась Тина. – Не могу же я вернуться одна, без тебя? Что подумают обо мне все наши и вообще?!

– Ничего не подумают, – безразлично ответил Ефим, высвобождая руку из цепкой лапки Тины, – небось они уже все там перепились. – Он круто повернулся, быстро зашагал в сторону железнодорожной станции.

«Гадко, ой, как гадко получилось! – досадовал он, сидя в вагоне электрички. – И кой черт толкнул меня?.. А не за тем ли ты сюда ехал? – мысленно схватил он себя за шиворот. – Не юли! Ты жаждал уединенной встречи с Тиной. Вот она и состоялась. Мерзкий осадок на душе? А ты разве ожидал нечто сверхприятное? Почему она пришла чуть ли не в ярость, услышав о твоем намерении жениться на ней? Ответ один и предельно прост: она тебя не любит. А сам-то ты так ли хочешь создать с ней семью? Не она ли сама, и особенно ее родители, вызывают у тебя чувство полнейшей несовместимости, затаенной антипатии? Вспомни, как вздохнул с облегчением, когда в тот весенний пасмурный вечер вырвался из их чуждого для тебя дома! Зачем же лгал в лесу ей и себе? Нечего тебе ответить. Оттолкнула она тебя, ну и молись Господу Богу за спасение. Не нужны вы друг другу, не нужны! Вон ее из головы, из сердца – вон! С корнем, навсегда!»