Ефимов кордон

В долгой маетной дороге, пока добирались до Углеца, Ефим не раз с мукой останавливал взгляд на молчаливой, замкнуто-сосредоточенной Саше. Невыносима была ее грустная улыбка, с какой она встречала его взгляд…

До начала занятий Ефим опять побывал у Кирпичниковых в Вандышке. Виктора и Сергея он не застал, оба уехали в Москву, зато Дмитрий Матвеевич был дома. Ефиму он обрадовался, пригласил к себе в кабинет и там за разговорами о том, о сем вдруг спохватился: «А помните: я говорил весной о художественной школе, которую должны открыть в Иваново-Вознесенске?!»

Ефим помнил.

— Ну, так вот — она уже открылась! Так что воспользуйтесь такой возможностью! Я даже адресок вот узнал специально для вас… — Дмитрий Матвеевич порылся в записной книжке, нашел адрес, протянул листок с этим адресом Ефиму.

По этому адресу Ефим на другой же день (откладывать не мог) отыскал в Иваново-Вознесенске рисовальную школу, даже побывал там на занятиях.

Цели у этой школы были весьма скромны: подготовка рисовальщиков для ткацких и ситценабивных фабрик. Школа целиком ориентировалась на производство, курс ее был ограничен чисто практическими задачами, и все же обучение в ней предполагало довольно широкое развитие художника-прикладника. Тут читали лекции по истории искусств, по анатомии, знакомили с основами перспективы…

Рядом с людьми, мечтавшими о профессии художника, в школе занимались и те, кто совсем не мечтал связывать свою судьбу с искусством. Большинство же относились к категории людей, просто стремящихся к художественному образованию. Но были и такие, кто хотел бы видеть в ней чуть ли не подготовительные курсы перед поступлением в Академию художеств, школа давала начальные разделы академической программы обучения. Занимались в ней люди самых разных кругов: рабочие, дворяне, офицеры, мелкие служащие, учащаяся молодежь, учителя начальных училищ…

Ефим вернулся в Углец окрыленным: теперь он мог хотя бы раз в неделю посещать эту школу, поскольку занятия в ней проводились по вечерам, к тому же все хорошо получалось и с дорогой туда и обратно: кинешемский пассажирский поезд в сторону Иваново-Вознесенска проходил через Новую Вичугу к вечеру, в начале четвертого часа, к тому времени Ефим обычно уже освобождался от занятий в училище. Езды до Иваново-Вознесенска не так уж и много, он успевал к началу занятий, а после занятий — к обратному поезду.

Иногда один, иногда два раза в неделю Ефиму удавалось съездить на занятия в рисовальную школу. Он жил какой-то новой жизнью, словно для него потекло совсем иное время, и в этом новом времени не было пустопорожних ненаполненных минут, каждая была необыкновенно дорога. На стенах его комнаты появились новые рисунки и живописные опыты.

В рисовальной школе на него обратили внимание, как на явное дарование. Где-то далеко, в каком-то неведомом завтра судьба как будто обещающе улыбнулась ему, хотя на деле-то он видел почти полную невозможность ступить на путь, мерещившийся впереди… У него не было никаких средств даже на начало того пути…

Весной Саша успешно окончила училище. Ефим отвез ее в Шаблово. Ему было ясно, что с увечной ногой сестре невозможно будет жить в крестьянском быту, для нее виделся один исход — окончить Кологривскую женскую прогимназию, стать сельской учительницей. Родители в том были с ним согласны.

В Шаблове Ефим прогостил больше месяца, после сенокоса уехал к себе — в Углец. Не терпелось с головой уйти в рисование, в живопись, этим он теперь жил постоянно.

14

В августе Ефим навестил Кирпичниковых. Он привез с собой в Вандышку пухлую папку своих летних рисунков и акварелей. Кирпичниковы все были в сборе. Мнение их было единодушным: Ефиму надо ехать в Петербург! Откладывать нельзя!..

Заговорили о практической стороне этого «надо», Ехать по собственному почину, уволившись со службы, на авось? Рискованно. Все-таки — Академия! Единственная на всю Россию! Имелась в виду только она!..

— А мы вот как поступим! — предложил Дмитрий Матвеевич. — Мы все это, и рисунки, и акварели, сегодня же отправим посылкой Виноградовым в Петербург, есть там у них знакомства в разных кругах… Пускай они обратятся к какой-нибудь величине, к большому художнику, покажут ему, ну, а уж там — как он определит… Я думаю: это — около дела?!

Так и было сделано.

Ефим жил ожиданием: как-то откликнутся из Петербурга?!

Среди октября наконец пришло письмо от Дмитрия Матвеевича с ожидаемым из Петербурга ответом. Неведомый Ефиму петербургский Виноградов писал, что рисунки его одобрены самим Репиным, что сказаны при этом были такие слова:

«Несомненные способности! Хорошо, если бы нашлись люди, могущие оказать ему поддержку! Со своей стороны согласен принять его в свою студию на Галерной…»