— Какому негру? О чем ты? — не понял Шепилов, но Гайдамака не успел пуститься в подробности, потому что пришла Элка со второй бутылкой спирта и сказала: — Привет, Шепилов! Примыкай к нам.
— Люблю. Не откажусь.
Шепилову рассказали о ходящем по воздуху негре. Он подошел к окну, потрогал раму, заглянул вниз.
— Ну, окно, — сказал он. — Ну, в Европу.
Ему налили штрафных полстакана, но забыли предупредить, что спирт. Он выпил и задохнулся, надулся, выпучился, погнал соплю, чуть не выпрыгнул в окно. Били его по спине, наматывали на вилку капусту, заталкивали в рот.
— Не люблю. Предупреждать же надо!
Еще два захода, и спирт закончился — даже у Элки.
— Что я вам, спиртовая цистерна? — обиделась она па вопрос о дальнейшей бутылке.
Выпившая Элка была-таки похожа на цистерну, все посмеялись, она не обиделась.
Стали снаряжать Шеиилова за водкой. С примкнувшим Шениловым хорошо было пить — сегодня ему выдали два оклада с отпускными, а водку в «Гастрономе» он брал без очереди как участковый инспектор. Долго решали: сколько бутылок брать? Решили: две. Но отец Павло задрал палец в потолок и напомнил правило «последняя плюс одна». Это правило гласило, что «последней бутылки ВСЕГДА не хватает, и потому ВСЕГДА нужно покупать еще ПЛЮС ОДНУ, совсем последнюю», — то есть если решили взять одну, надо покупать две, если решили взять две, надо покупать три и т. д. Шепилов с Гайдамакой подивились мудрости отца Павла и согласились с ним. Элка сказала: «А ну вас к черту, я спать хочу» — и ушла спать. Отец Павло дернулся было пойти за ней, но удержался.
Шепилов вернулся быстро — с тремя бутылками водки и с тремя плавлеными сырками.
— Батюшка, а знаете ли вы апорию Зенона? — спросил Шепилов, когда выпили первую бутылку.
— Знаю, — ответил отец Павло. — Про Ахилла, который никогда не догонит черепаху, от.
— Тогда послушайте апорию Зенона в современном варианте, — сказал Шепилов. — Как Ахилл никогда не догонит черепаху, так бутылка водки и плавленый сырок никогда не закончатся.
— Да ну? — удивился Гайдамака.
— Ну да. Смотри, водка на двоих разливается в три стакана, а сырок делится на три части. По две части выпивается и съедается, оставшуюся третью часть водки и третий кусок сырка опять делят на три части. Опять выпивают и закусывают, оставшиеся водку и кусочек сырка опять делят на три части… И так до бесконечности.
— Га-га-га! — захохотал поп. — А ты умница, Шепилов!
— А на троих? — задумался Гайдамака.
— Можно и на троих, но тогда водку и сырок надо делить на четыре части.
— Ну, математик!
ГЛАВА 20
ГРАФИНЯ Л. К.
Если, милая, захотите любить негра или арапа, то не стесняйтесь, выписывайте себе негра. Ни в чем себе не отказывайте.
В холодном небе над Севастополем кружили два африканских аиста, но Гамилькар впервые засомневался — какой национальности эти белые птицы с черными закрылками, офиряне они или русские? Он жевал апельсин, протирал руки апельсиновой кожурой, чтобы отбить стойкий запах ночной похоти, и разглядывал восходящее русское солнце. В Африке не бывает долгих рассветов. Африканское солнце, что поближе к экватору, всегда встает бодро, сразу, вертикально и непредсказуемо, как мужской половой потенциал, — раз-два и готово. У крымского же солнца был русский характер — здесь оно вставало медленно, нехотя, дрожа с похмелья, не зная, чем заняться днем. Уже светло, а солнце еще укрывалось облаками, показывая лишь красный краешек. Может быть, потом, к полудню, раскочегарится и придет в себя.
Гумилев оказался прав — сейчас в Севастополе толклась без дела целая Белая армия Александров, медведи тоже водились — одного драного и ours mal-leche49 Гамилькар увидел на цепи в балагане, и хотя снега в конце сентября не наблюдалось, но было так холодно, что белые мухи могли прилететь в любую минуту. Гамилькар не боялся снега, он видел его на Килиманджаро; более того, африканские слоны Ганнибала перешли снежные Альпы и ворвались в ненавистную Италию еще за два тысячелетия до русского Александра Суфороффа.
— Русский генералиссимус всего лишь повторил подвиг Ганнибала, — говорил Гамилькар и, чтобы не обидеть Гумилева, добавлял: — но и вашему Суфороффу следует отдать должное, он тоже хорошо воевал в Альпах.
— Да, отдать человеку должное всегда следует, — соглашался Гумилев. Гамилькар провел эту ночь с известной петербургской аристократкой
графиней Л. К. (фамилия не называется по понятным причинам), вдовой известного всей России полковника N, героя Брусиловского прорыва. Гамилькар увидел и снял графиню вчера вечером под полковую музыку прямо па Приморском бульваре, чувствуя на себе удивленные и злобные взгляды русских морских офицеров. До драки не дошло лишь потому, что на толстую стареющую графиню никто не претендовал, а петербургские дамы ей даже сочувствовали:
— Ah, chere L. К., que ne vous reconnaissais pas. J'imagine, combine vous avez souffert 50