Егерь

– Не стоит, – он пожал плечами и откусил еще кусок. – Правда, ночную рубашку или пижаму я тебе все же куплю. А может даже несколько…

– Я сплю голой, – напомнила Роден и взяла кружку с кофе в руки, вдыхая аромат напитка.

– Сахар на столешнице слева от тебя.

– Спасибо! – она потянулась к сахарнице.

– В моем доме тебе лучше спать одетой.

Роден замерла с ложкой сахара в руке.

– Боишься не выдержать напряжения? – спросила она.

– Боюсь, что поддамся на твои провокации.

Роден размешала сахар и глотнула кофе.

– Правила игры я озвучила, – она достала елотку и прикурила от пальца. – Хочешь – играй, не хочешь – не играй.

Она подошла к столу, выбрала булочку и вгрызлась в теплый край.

– Елотка – твой неизменный спутник по жизни, – Темный пригубил кофе. – Иногда мне кажется, что ты дышишь реже, чем куришь.

– Не буду курить – начну пить, – пожала плечами Роден, пережевывая и откусывая новый кусок. – Вкусно! Давно их привезли?

– Кого?

– Булочки! Теплые еще!

– Тесто я ночью замесил. А испек утром.

Роден едва не подавилась. Сглотнув крупный кусок, она вернулась к кружке с кофе и запила удивление.

– Да неужели! – воскликнул Темный. – Один – ноль в мою пользу!

– Согласна, – она кивнула. – Трюк удался.

– Было вкусно?

– Очень! Спасибо! – она затянулась и повернулась к нему лицом. – Так ты, значит, еще и пекарь?

– У меня много талантов!

– В этом ты прав!

– Благодарю, – он прижал ладонь к груди и скромно поклонился. – На обед я приготовлю для тебя мясо в пряном олманском соусе.

Роден улыбнулась.

– То есть булочки ты все-таки испек для меня.

– Безусловно, – он глотнул кофе. – Для себя я пеку крайне редко. Гости у меня бывают еще реже, так что… – он хмыкнул, – наслаждайся!

Не может быть… Не может быть, чтобы он всерьез начал подкатывать к ней. Одно дело почву прощупать, наживку закинуть и ждать. И совсем другое, знать условия и принять вызов. Роден как-то странно почувствовала себя… Откуда ни возьмись появилось достоинство. Как будто она достойна того, чтобы мужчина приготовил для нее обед и испек булочки поутру. Никогда раньше она этого достоинства в себе не замечала. Возможно потому, что никогда раньше никто ничего подобного для нее не делал.

Она смотрела на Темного, сжимая кружку с кофе в руке. Елотка дымилась где-то в стороне. Стоило скинуть пепел, но олманец, сидящий напротив за столом, приковывал ее взгляд к себе.

Он встал, подошел к ней, забрал из пальцев елотку и бросил ее в свою кружку с кофе. Роден не двигалась. Зафир склонился к ее лицу, встречая серо-зеленый взгляд, внимательно изучающий его самого. Пространство вокруг исказилось. Очертания кухни померкли в стороне. Краски смазались, сливаясь друг с другом в непонятное месиво из грязных цветов. Тьма вокруг Роден начала расползаться, втягивая их в себя и пожирая. Эта Тьма коснулась оболочки Зафира и поползла по ней, проникая щупальцами внутрь и тут же пряча их. И в этой Тьме, глядящей на него со всех сторон, ярким Светом светился силуэт самой Роден. Этот свет источала ее тонкая полупрозрачная кожа.

Зафир коснулся кончиками пальцев ее лица и провел ими по щекам. От этого прикосновения у Роден по спине забегали мурашки. Он коснулся ее губ, внимательно изучая их и рассматривая. У Роден возникла мысль остановить все это. Не ей играть с ним в игры… Не ей бросать вызов… Но он не дал ей времени поразмышлять об этом. Наклонился и поцеловал. «Твою мать», – пролетело где-то в голове и губы распахнулись сами собой. Пальцы на ее щеках, язык в ней, и неправильно это вроде, но так приятно. Роден закрыла глаза и повисла на Темном. Поцелуй сладкий, поцелуй требовательный, поцелуй, от которого пол уходил из-под ног. Зад Роден оказался под его ладонями. Когда он усадил ее на стол? Черт… Мир вокруг закружился. Мир вокруг продолжал стремительное движение вперед. Это они выпали. Выпали из реальности. И губы Темного такие нежные, и пальцы на ее груди такие теплые… Гортанный стон, и он наклонился к ее груди в распахнутом халате. Она уже вся мокрая. Она уже ерзает по столу, желая ощутить его в себе.

Семь лет одиночества. Семь лет беспросветной муки и отрицания того, что кто-нибудь может ее хотеть. Он извращенец? Возможно. Но он целует и облизывает ее испещренную рубцами грудь. А это уже много. Это так много по сравнению со смущением и отведенными глазами, что уже не важно, нормальный он или нет. Она стянула с него халат и рубашку от пижамы, он развел ее ноги. Все по-честному. Ее пальцы заскользили по его спине, его пальцы оказались внизу. Роден застонала, почувствовав, как они ласкают ее. Он оторвался от одной груди и перешел к другой, настойчиво задевая ее клитор и погружаясь пальцами в нее. Вернулся к губам, убрал руку, погладил бедра. Она стянула с него штаны и поблагодарила Бога за то, что Темный извращенец…

– Хочешь меня? – прошептал он ей на ухо, шире разводя ее ноги и устраиваясь между ними.

– Хочу…