Вспоминаю тела, вытащенные из коконов. Подростки, старики и доходяги типа Донни. Их посчитали слишком… низкокалорийными. Так что ли?
— Вам нужно собираться и уходить, — вновь говорю я Пастырю. — Сам слышал, завтра число жуков удвоится. Вашему лагерю конец.
Кёртис не успевает ответить.
— Если только
— У тебя синдром героя или что? — смотрю на неё, щурясь от удивления. — Хлебом не корми, дай сдохнуть смертью храбрых в лучах славы?
— А тебя вообще заботит что-то кроме собственной задницы? — раздражённо фыркает она.
— Да, чтобы рядом с ней была не менее симпатичная задница. А вот с хера ли ты так рвёшься рисковать ради этого городка?
— Потому что мне не посчастливилось жить на этой земле, придурок! Или ты думаешь, что жуки остановятся, сожрав ближайших выживших? Ты слышал девочку? Они расползутся, набирая силу с каждым поглощённым лагерем.
— И это станет проблемой кого-то другого.
Индианка краснеет, как помидор, готовая разразиться необдуманными словами, но священник поднимает руку с зажатым крестом.
— Господь не просто так наделил вас силой. Сказано: “Если ты в день невзгод смалодушничал, твоя сила мала. Спаси тех, кого уводят на смерть, и удержи тех, кто бредёт на бойню”. Притчи, 24:10. Вы уже проявили себя героем для наших людей. Не бросайте их в беде.
— Я не рвусь в герои. Они слишком плохо заканчивают, — отвечаю, а сам смотрю на девочку, которая зажала в ручках уши Ракеты и теребит их из стороны в сторону, что-то напевая.
Чертыхнувшись, хочу заговорить, но перед глазами бежит алый текст.
— А, твою-то мать, и ты туда же! — взрываюсь и со вздохом перевожу взгляд на Накомис. — Пошли, у нас работы до чёрта.
А сам принимаю задание.
Полицейская радостно взвизгивает и молниеносно чмокает меня в щёку. К собственному удивлению, судя по её глазам. Хмыкнув, я вываливаюсь на улицу и целеустремлённо иду в трейлер. Надо перекусить. Неизвестно, когда представится следующая такая возможность.
— Какой у нас план? — догоняет меня полицейская и делает вид, что ничего не случилось.
— Я работаю над этим. Ты купила лук?
— Нет. Слишком мало арканы.
— Тогда закидываем в себя еду и идём охотиться.
— Но ты сам говорил, что в темноте это делать опасно? — справедливо возражает она.
— Не опаснее, чем пытаться зачистить город, полный жуков-убийц.
Можно было бы дождаться рассвета, но у нас теперь слишком мало времени.
— Туше.
Через четверть часа мы выходим за стены лагеря и принимаемся за геноцид инопланетной фауны. Чувствую себя, как слепой котёнок, но по крайней мере звёзды не закрыты тучами, да и полнолуние, так что хоть какой-то свет имеется. Вдобавок, помогает моё чутьё. Получается унюхать тварей раньше, чем они смогут подкрасться к нам незамеченными.
В лагере я взял строительный молот, а Накомис орудует моим топором. Стараемся не шуметь, чтобы не привлекать лишнего внимания. Поэтому никакого огнестрела, только холодное оружие.
Нам попадаются разные уже виденные гады — недостраусы-рачиосы, глазастые анкрины, небольшой выводок дрэкселей, зубастые жабы, о которых рассказывала девушка.
— Почему “Иктоми”? — спрашиваю я, когда мы заканчиваем бой с очередной волной чудовищ.
— Откуда ты знаешь? — вскидывается полицейская, будто я назвал цвет её трусов.
— Потому что я весь из себя загадочный и всезнающий, — ухмыляюсь в ответ.
Спутница молчит некоторое время и, наконец, начинает говорить:
— Я была трудным ребёнком в детстве. Воровала, обманывала, задирала сверстников. Бабушка воспитывала меня одна, и ей было трудно справляться со мной. Ну а мне не нравилось жить в резервации. Особенно, когда по телику крутили фильмы про большие города, полные чудесных возможностей. На фоне них возможности, предоставляемые Пайн-Ридж, вызывали у меня гораздо меньше ажиотажа. Варить мет, как Красный Джим, чтобы потом толкать его в соседних городках. Спиться, как половина совершеннолетних жителей резервации. Грёбанный сучий Уайтклэй! — взрывается она. — Попытаться устроиться в казино и считать это величайшей удачей в жизни. Уйти в армию, чтобы хотя бы так сбежать из этой глухомани.
Я молчу и зажигаю сигарету, прикрывая огонёк ладонью, чтобы не отсвечивал в темноте.