Эгипет. Том 1

И только этой зимой Винни пришла мысль, что она могла бы поступить совершенно иначе, то есть не в случае с Дорис и туристскими домиками, а еще раньше, давно, много раз, когда требовался выбор; какие именно они были, эти другие возможности, она себе не представляла, однако они сделались реальными и волнующими. Она видела, не то чувствовала другую, неиспробованную жизнь, воображала себе, иной раз с острой тоской, что это и есть ее настоящая жизнь, оставленная в прошлом, но все еще ожидающая.

— В таком ты нынче возрасте, — говорила ей Дорис. — Климакс. Мне тоже бывало не по себе. Слез пролила целое ведро.

Идея, на которой остановилась Винни, решение, к которому она пришла, заключалось в том, что всегда следует выбирать ту дорогу, к которой лежит душа.

Все и всегда считают, втолковывала ей Дорис, будто тот путь, который они отвергли, и был правильный. Где нас нет, там и трава всегда зеленей, говорила она. Вечно нам кажется, что отвергнутый путь был нашей настоящей судьбой; как же иначе, если выбранный — явное не то.

Но Винни знала, что, какой путь ни выбери, кончается все разочарованием. Предпочти мы не этот путь, а тот, страдали бы тогда по этому и всему, что за ним следует, думали бы, что правильный — этот, а ведь его-то мы на самом деле и выбрали.

И вот мы выбирали всякий раз то, чего больше хочется, чтобы потом не кусать себе локти. Слушались себя. И делали правильный выбор. Всегда.

Когда Винни, сидя на веранде за домом, расчесывая на солнце мокрые волосы и покуривая «олд-голд», пришла к этому выводу, на нее снизошло глубокое спокойствие, особая, серьезная удовлетворенность. Был ли ее выбор лучшим — нет, очень удачным — нет, но если бы она не выбрала эту жизнь, то сейчас думала бы о ней, мечтала, а так — вот она, реальная, та самая, которой Винни хотелось.

Она попробовала поделиться своим выводом с Дорис, но до той как будто не доходило; впрочем, ей подумалось — кому об этом нужно узнать, так это Пирсу; удержать бы только мысль в памяти до его приезда.

Но в тот день, когда зазвенел колокольчик и Винни, открыв дверь, обнаружила за нею Пирса, мысль уже ускользала, оставляя в душе только тень нелепой удовлетворенности; Пирсу явно пришлось хуже, чем можно было судить по его голосу, когда он звонил, чтобы сообщить о приезде, на лице читались расстройство и недоумение, словно Пирса занесло сюда внезапным порывом ветра.

I GENITOR

Глава первая

В 1952 году, девяти лет от роду, Пирс Моффет поджег лес в Камберлендских горах в Кентукки. Пожар полыхал с субботнего утра до воскресного вечера и от склона за домом Пирса через холмы дошел до Безымянной реки на востоке, где остановился.

Пирсу и его младшим двоюродным сестре и брату было поручено относить по субботам мусор на выгоревшую пустую площадку у брошенного гаража. Пирс удивлялся, почему гараж стоит вдали от дома и даже подъезда к нему не имеется, но гараж стоял, а возле него — две ржавые проволочные корзины, недостаточно вместительные для мусора, что скапливался за неделю. Когда корзины наполнялись, излишки приходилось сваливать между ними.

Зажечь спички, от которых загорелась куча, выпало Пирсу, поэтому он считал себя виновником лесного пожара, хотя остальные члены компании — Хильди, Бёрд и Уоррен — тоже присутствовали. Первая побежала за водой Хильди (она была годом старше Пирса).

В обычные субботы куча горела без приключений. Дядя Пирса, Сэм, всю жизнь пользовался кремом для бритья в тюбиках, но тут перешел на аэрозольные баллончики; если один-два попадали в кучу, дети упрятывали их в самый низ и, когда Пирс разжигал костер, укрывались в старом гараже (Уоррен убегал, смеясь, раньше всех) и через щели в рассохшихся досках наблюдали за взрывами. После того как все баллончики выстреливали (снопы искр и горящих осколков рассыпались иной раз на изрядное расстояние), можно было, ничего не опасаясь, выйти наружу.

Пожар, правда, начался не с баллончиков. В то утро было сухо и ветрено, в воздухе, как предвестие, носился запах гари, вокруг все буйно заросло кустарником и сорняками: молочаем, и тысячелистником, и золотарником, и коровяком с амарантом. На краю пустого участка, у высохшего ручья, росли лохматые тополя, какие кентуккийцы называют «баммагиллис», за ними находились косогор и лес. Ветер дул в ту сторону.

Была ли это страница из «Колльерса» или «Лука» (огонь листал их, зачерняя одну за другой), или лист из номера «Ауэр санди визитор», или пыльная вощеная бумага из коробки «Кикса»?[139] Движением не то чтобы внезапным, однако изящным, над костром, где Пирс помешал кочергой, взмыл большой пламенеющий обрывок. Пирс пытался его сцапать, но обрывок ускользнул и, под ошеломленные взгляды детей, на гибких черных крыльях пустился в путь по-над полем. Вскоре он зацепился за высокую траву и осел, рассыпаясь огненной пылью. Вот и все. То есть не все: один стебель загорелся, и, как по запальному шнуру, к земле устремился огонек.