Эгипет. Том 1

Черные слои залегали на глубине в какую-нибудь сотню футов, а то и ближе, а то и так близко, что, когда при прокладке железной дороги землю взрывали динамитом, они оказывались на поверхности: тонны осколков полуночи, вскрытая сокровищница. Еще до того, как пути достигли Бондье, служащие «Удачи» взялись за сооружение надшахтных построек, отверстий штолен и строительных лагерей. К тому времени как братья Флойда спустились с горы, у приемной площадки уже выросла большая груда сланца, по двору весь день ползали змейкой сотни вагонов с углем — дробленым и кусками, — каждый пятидесяти центовый акр Кабаньего Хребта давал тысячи тонн.

Копая уголь, братья Шафто заколачивали столько денег, сколько прежде им и не снилось, и тут же тратили их на покупки, о каких прежде не думали: набивные занавески и линолеум, ковбойские шляпы, вставные зубы, золотые часы, душистые фланелевые рубашки и шелковые чулки. Компания платила горнодобытчикам за рабочие часы сколько спросят — блестящей монетой, помеченной как настоящая: десять центов, четвертак, доллар, пять долларов; в магазине компании, а вскоре и в обычной лавке ее можно было потратить на пшеничный хлеб, печенье в коробках, бледный кукурузный сироп, аспирин, кока-колу; по пухлым каталогам в магазине компании можно было заказать наборы посуды, электроутюги, карабины с воронеными стволами, громадные радиоприемники с небольшой целлулоидной шкалой. От проповедников, что выступали по радио в воскресенье, Флойд узнал, как зовется тот, чей зов он услышал летней ночью, — Свитой Дух.

Он пошел работать породоотборщиком, вместе с толпой чумазых мальчишек выходил еще впотьмах на приемную площадку и выбирал кости из тряской угольной реки, которую гнал вверх, к погрузочному крану, конвейер. Даже в холода им не разрешалось надевать перчатки, чтобы пальцы не потеряли ловкости; ногти быстро снашивались, кожа под ними кровоточила, и Флойд научился у остальных пользоваться всякий раз, когда босс отвернется, щитками для указательных пальцев, вырезанными из кофейной жестянки и прикрепленными резиной.

Кости: не потому ли так назывались у них сланец и камешки, что это были ломаные кости горы, которые следовало извлекать из ее плоти — угля? Кости вперемешку с угольной пылью отправлялись в сланцевый отвал, который тянулся на сотни футов вдоль устья ручья; когда мальчишки, отпущенные после полудня с приемочной площадки, шли в школу, они чуяли запах гари: глубоко внизу тлел пожар. Зимой над отвалом, как из свежей навозной кучи, поднимался парок.

Его тетки вывешивали белье сушиться на морозе, и, прослужив совсем недолго, оно безнадежно серело и истончалось — ткни пальцем, порвется. Непонятно было, чего ради его вообще держат в хозяйстве, чего ради стирают в корытах, от которых несет кислым. День-деньской над приемочной площадкой и погрузочным краном стояла жирная пыль, а вдобавок вонь горящего отвала и печей в лагере; под грузом облаков эта смесь осаждалась обратно на Кабаний Хребет, портя радостную окраску удачинских домиков и приперчивая снег на вершине. Отец Флойда Шафто у себя на ферме стирал эту пыль с топорища, ощущал ее вкус в своей зелени.

В восемнадцать Флойд Шафто, подручным шахтера, впервые отправился под землю; обед он нес в оловянной посудине, на голову надел брезентовую шляпу с карбидной лампочкой. Он спускался в вагонетке по узкой горловине горы, в ее неизменно холодные и влажные внутренности, весь день не выпускал из рук отбойный молоток, рубил уголь. Здесь тоже воздух был перемешан с пылью — вагонетки, рельсы, инструменты блестели от нее, как полированные.

В то утро шахтер, к которому Флойд был приставлен, подсек кайлом атласистый пласт угля, и Флойд вытащил из него сланец. Шахтер буравом просверлил вдоль поверхности дырки, Флойд вставил в них, чтобы они не закрылись, «мертвецов» — бумажные кульки с землей. Потом пришел служащий компании и поставил заряды, все отошли по коридору к выходу, волоча за собой запал (по словам служащего, не так давно для этого использовали просто-напросто полоску пороха, насыпанную на каменный пол, теперь же — электрический провод), служащий подпалил его, и со сланцевого потолка, как посуда с полки, обрушилось двадцать тонн угля, образовав громадную блестящую груду обломков, а в воздухе черными искорками замерцала в свете ламп пыль.

Весь день, втягивая ноздрями угольный запах, грузишь куски в вагонетки и отсылаешь наверх, но куча почти не уменьшается; потом наконец на открытый воздух, солнце заходит, а ты уж позабыл, какое снаружи время года.

И весь этот срок ночной зов не повторялся.

Вместе с двумя своими тетками он принял Иисуса Христа как своего личного спасителя в новейшей Всеевангельской церкви Господа во Христе: это были махровые баптисты, которые требовали креститься полным погружением, что Флойд проделал, можно сказать, профилактически, когда похрюкивающий проповедник окунул его спиной вперед, предварительно зажав ему пальцами нос.