Эгипет. Том 1

Сумрачная недвижная тишь. Он сложил ладони кружками и вплотную наклонился к окну, чтобы лучше рассмотреть комнату. Часть полок пустеет, иные приборы накрыты полотном. Бруно выслал свой дух наружу, и пространство осветилось.

Там. Лежит на столе, где он читал ее, все еще открыта на первой странице. Monas hieroglyphica. Будто выжжено на сером пергаменте.

Но он не мог добраться до нее. Не мог ее спросить. Диксон сказал: Гляньте-ка.

И опустил Бруно. Они взглянули в сторону Ричмонда. На дальнем конце поля виднелась горстка людей: не жнецы ли с граблями? Факел. Идут сюда. Нет, не жнецы.

Под лучами ласкового солнца они стояли около пустого дома. Бруно слышал шум и шепотки множества элементалей — точно брошенные кошки, они не способны были оставить землю и этот дом.

Диксон сказал: Надо уходить.

Бруно, напрасно привлеченный к этому дому и столь же покинутый, поднял пустые руки. «Всё, нету»,[425] — сказал он.

Они отправились в путь ночью, совершенно внезапно; Джон Ди уладил все свои дела в понедельник, в среду передал дом и пожитки шурину, а в субботу отправился к реке на встречу с князем Ласки, который также уезжал в спешке, будучи под подозрением, — так удирает не заплативший по счету постоялец, спускаясь из окна гостиницы по веревке из связанных простыней.

В кромешной тьме все они спускались по лестнице к воде — Келли и Джейн, Джоанна Келли и брат Келли, которого взяли с собой не из-за его угроз, а решив, что лучше держать его при себе, нежели оставить в Англии, где ему могли задать некоторые вопросы. Сундуки и коробки стучали по мшистым ступеням, маленьких детей перенесли на борт спящими.

Кристалл завернули в ватин, засунули в бархатную шапочку и припрятали среди вещей, но он сиял перед внутренним взором Келли, а в недрах шара не знала покоя Мадими.

В Барн-Элмс, ниже по темной реке от дома Джона Ди, этой ночью Филип Сидни впервые возлег с Франсес,[426] дочерью Фрэнсиса Уолсингема. Великолепная свадьба — чтобы заплатить за нее, сэр Филип продал свою долю в атлантической экспедиции Хамфри Гилберта, — состоялась сегодня; в доме и округе все еще горели свечи и играла музыка, когда ялики, нанятые князем Ласки, прошли мимо, погасив все огни. Сидни мягко смеялся вместе со своей невестой, узнав, что она мудрее, чем ему казалось, также и остроумнее; он не знал, что в эту ночь,[427] за тысячу миль к западу отсюда, у берегов Ньюфаундленда, в шторме утонет Гилберт, который вел свою флотилию сквозь тьму на маленьком фрегате «Белка», «и внезапу огни ея угасли».[428]

На другое утро вся команда во главе с Ди села на датский двухмачтовый флибот,[429] чтобы пересечь Узкое море[430] вместе с князем Аласко, его лошадьми и людьми, но ветер прибил их к берегам Англии и обязательно потопил бы лодку, на которой они плыли к берегу, если бы не Келли, который вычерпывал воду огромной латной рукавицей (не Мадока ли?), оказавшейся в багаже. Моряки вытащили их на берег, и дети Ди — Роланд, Артур, Катерина — смеялись, видя, как отец упал в грязь со спины капитана.

Они вновь отправились в путь; благодаря молитвам и толике белой магии на сей раз все прошло успешно. Близилась осень; в морском ветре была она, новая и прощальная. Они добрались до Брилля,[431] пересели на баржу до Амстердама, а оттуда отправились на скютах[432] вверх по холодным каналам. Они были уже в Гарлеме, когда Бруно стучался в дверь в Мортлейке, и Ди услышал свое имя над серыми водами, взглянул, но никого не увидел.

В ноябре сеть доказательств (большая часть которых была собрана капелланом и секретарем Мовиссьера) окружила Фрэнсиса Трокмортона и Генри Говарда.[433] Уолсингем арестовал их, учинил обыск в бумагах Трокмортона, нашел список дворян-католиков, планы вторжения, брошюры, письма в Нидерланды князю Пармскому.[434] Трокмортон сознался под пыткой. В перехваченной переписке Мовиссьера и Марии, королевы шотландской, упоминались имена графа Нортумберленда[435] и посла Испании. Елизавета не позволила тронуть Марию — пока еще не позволила, а может, и не позволит никогда, — но согласилась изгнать из страны Бернардино де Мендосу из-за его любви к заговорам, «возбуждающим волнение в королевстве Английском». В Гринвиче под дождем его посадили на корабль и пожелали: скатертью дорога. Передайте своей госпоже, прокричал он, стоя в лодке, Бернардино де Мендоса рожден не возбуждать волнение в странах, а завоевывать их![436]

Готовился иной, гораздо более обширный заговор.