Эгипет. Том 1

— Хорошо, — ответила Роузи, не желая вдаваться в подробности здесь и сейчас. Монолог опустошил его, как чашку, и теперь он пытался восстановить дыхание.

— Нужно сделать все побыстрее, — сказал он.

— Конечно.

— Скажи ему, — произнес он, но Роузи не поняла, о ком речь. — Я должен знать, что смысла в этом не было. Что это была только игра. Я должен знать, или я не смогу, не буду… ох, Роузи. — Он снова лег, но не для того, чтобы отдохнуть. — Я хочу быть уверен.

Она коснулась его лба — горячий и покрыт ледяным потом. Он снова попытался привстать. Казалось, он не может дышать, и Роузи нажала на кнопку вызова медперсонала.

— Секундочку, ладно? — прошептала она. — Одну секундочку.

Она приподняла его голову, и Бони застонал, как мог бы стонать призрак. Роузи взглянула на дочь — та смотрела на них с большим интересом.

Сестра выгнала посетителей и, когда удрученные мать и дочь направились к выходу, задернула занавески вокруг кровати Бони. Дребезг, на мгновение поднялась простыня, белое крыло тишины: Роузи смотрела на нее, смотрела, как укрывают Бони, и снова вспомнила что-то, чему не могла найти названия.

— Плохая медсестра.

— Нет, милая. Она просто не хотела, чтобы Бони слишком устал. — Роузи выводила «бизон» задним ходом с автостоянки.

— Она наступила на мою открытку.

Глаза Сэм наполнились слезами, и Роузи, как всегда, поразилась: ведь только что их не было. Наполнились.

— Ну не надо. Он был очень рад видеть нас. Ему понравилась твоя открытка. И цветы.

— Он умрет, когда вернется домой?

— Нет, — ответила Роузи.

— Он сказал, что умрет.

— Ну… — День был ослепительно жаркий, в воздухе словно летала серебристая пыль, и миражная вода дрожала в ложбинах, вниз по дороге. — Он очень старый, Сэм. А когда ты становишься очень старым…

— Я знаю, мам. Я правда знаю.

Безропотная, безропотная и печальная. Пытается успокоить маму своей мудростью и смирением. Роузи была поражена. Может быть, подумалось ей, знание жизни — всего лишь правдоподобная имитация этого знания? Тогда Сэм знала не меньше ее самой.

— Послушай. — Роузи сменила тему разговора. — Ты не хочешь проехаться на чистой машине?

— На чистой?

— Да. Вот здесь мы можем ее помыть. Мы просто должны.

— Должны что? — подозрительно спросила Сэм, пытаясь сообразить, не шутят ли над ней.

— Помыть машину. Большими щетками и водой. Ты все увидишь.

Видела ли Сэм, как моют машину, попыталась вспомнить Роузи. Может быть, раз, но тогда она была слишком маленькой. Роузи редко мыла «бизона» — было что-то нарочитое в мытье этой груды металла, как в старухе, которая обращается в салон красоты. Майк только головой качал — у него-то, в прежнее время, машина всегда была чистой.

— Вот здесь, — сказала Роузи. — Видишь? Сэм покамест отложила вердикт.

— Закрой окошко крепко-крепко. Покрепче.

— Почему?

— Чтобы вода не попала внутрь.

Она заплатила доллар, направила машину на движущуюся дорожку и отпустила руль. Сэм глядела поверх брошенного, немного подрагивающего руля на темный туннель, а потом на мать, но так и не успокоилась.

— Не хочу, — сказала она.

— Это интересно, — уговаривала Роузи. — Подожди немного.

— НЕ ХОЧУ.

— Милая, ты не можешь вылезти сейчас. Вот как доедем до конца, тогда пожалуйста. Иди ко мне.

С пугающей внезапностью полилась вода, загремела по крыше и капоту. Сэм прыгнула на колени к матери.

— Нехочунехочунехочу!

— Смотри-смотри, — сказала Роузи.

Ей-то всегда нравилось на мойке: отпустить руль и сидеть под проливным дождем. Выпустить из рук.

Неужели он умрет? Будет ли она с ним в тот миг? Хотелось бы знать, на что Бони рассчитывает после смерти. Она никогда не спрашивала его и, конечно, не спросит никогда, но было бы легче, если бы она знала, на что он надеется, чего боится. Если он вообще чего-нибудь боится, кроме того, что дверь закроется навсегда.

Ему так страшно.

Сэм крепко держалась за ее руку, потому что, если вы никогда этого не видели, с каждой минутой становится все интереснее. После бардо[482] воды настала очередь бардо щеток: огромные звери, покрытые толстым мехом, набросились на машину и крутились, как дервиши.[483] Не веря своим глазам, Сэм не сводила взгляда с этих существ, чей окрас по неведомой причине был ярко-синим. Ребенок, удивляясь, познает мир, и вы вместе с ним, как будто впервые; не для этого люди заводят детей, и никто не описывал им это чувство, но именно в нем родители черпают едва ли не наибольшее удовлетворение. Может быть, его имеют в виду сочинители надписей на поздравительных открытках, когда говорят об Удивлении В Глазах Ребенка.[484]