Эгипет. Том 1

Когда же людям является видение сего безграничного внутреннего мира, они сознают, что мастер-мнемоник направляет их внимание (ибо он — путеводитель, хотя и неузнанный) к тому Царству, где они были рождены, счастливому Царству посреди гор, океанов и равнин Земли, что вращается вокруг Солнца среди бесконечных солнц Творения; и к Правительнице их Царства, почтившей своим присутствием, к великой, пылкой, многоцветной душе, скрытой за одеяниями, спрятанной в человеческом теле: се ваше Солнце справедливости и мира. И они понимают. Любовь переполняет сердца, и каждое снова приносит клятву служения и верности.

Брунист делает шаг вперед (рамист же давно умолк, лишь изредка что-то бубнит, возясь со своими записями, чем веселит всех присутствующих) и отвешивает почтительный поклон. Почти ощутимо присутствие божественных сущностей — Мира, Изобилия, Удовольствия, Истины и Радости Умственного Творчества, — вызванных напряжением его души. По ее глазам он понимает, что она понимает: все, что он сделал, было ради нее, но не только; и она, unica Diana,[642] возвышает его, приглашая сесть рядом.

Сквозь высокое оконце в здании французского посольства Джордано Бруно смотрел на заснеженную реку. За его спиной вверх-вниз шныряли по лестнице слуги, растаскивая дорожные сундуки и хозяйственные impedimenta.[643]

Нет, не сбудется. Единственным форумом здесь был посольский обеденный стол,[644] а когда он написал коперникианскую комедию[645] (введя в пьесу стариков-лодочников, грубую английскую чернь, педантов из Оксфорда, нерадивых дворян), читатели не нашли в ней ничего забавного и не заметили восходящее солнце.[646] Пир на пепле — вот его удел здесь.[647]

Возможно, жизнь на удаленном острове, где-то на грязной окраине мира, сделала англичан столь неподатливыми и жестоковыйными; они не вовсе лишены разума и отнюдь не злы, но вовсе не способны принимать всерьез любую важную материю. Его девиз всегда был — In hilaritate triste, in tristitia hilare,[648] но англичане каждый раз понимали его неправильно, обижаясь и даже оскорбляясь шуткам, не веря в то, о чем он говорил совершенно искренне. Сэр Sed-Ne с беззаботной улыбкой на устах. Ничего не утверждает, а значит (по его словам), никогда не лжет.

Даже королева, когда он устремил к ней свой дух с любовью и (как подобает мужчине) приказом, смогла уклониться и избегнуть его, воздвигнув вокруг себя кукольную защиту, которую не сломить подлинной осаде.

Поразительная женщина, поразительный дух.

Говорили, что она прислушивалась к совету доктора, жившего на другом берегу реки: он составил ее гороскоп, обучил своему искусству. И без сомнения, лечил от телесных и душевных скорбей.

Он (если это был он) сделал ее сильной, но и умалил.

Не важно. Ноланец, по правде сказать, и не ожидал, что короли и государи смогут понять или хотя бы вообразить, как можно использовать те силы, которые он предлагал им. Бруно преподнес Генриху Французскому свои «Тени», поведал о надежном способе вызвать любовь к божественной особе его величества в сердцах подданных, любовь, которая навечно утвердит королевство французское, — и после этого Генрих отправил его сюда, умирать от скуки. Сколь высокое положение ни занимали бы монархи в порядке вещей, они, чаще всего, были не мудрее простых людей; в их одряхлелых сердцах жили младенческие души, воплями требуя хвалы и благополучия, либо же их души походили на иссушенный камень, с которым ничего не поделаешь.

И он решил двинуться дальше: вернуться во Францию, но ненадолго. На реке усердные галеи медленно тащили облого ганзейского купца — паруса к ветру, флаги подняты.

Он спросил у своей души: Маленькая странница, куда ты направишься, что станет с тобой?

При дворе говорили, что Джон Ди был на аудиенции у польского короля Стефана, сейчас он живет во дворце императора в Праге, ему прислуживают мудрые мужи этого города. Создает золото. Так говорят.

Парацельс, немецкий философ, однажды написал, что желающий познать Природу, должен сам ступать по страницам ее книг. Одна страна, одна страница: таков Codex Naturae, а значит, должно перевернуть лист. Ему рассказал об этом Александр Диксон; Бруно никогда не читал Парацельса, даже не собирался, но эти слова ему понравились. Одна страна, одна страница. Если королям и князьям не внятен зов — возможно, его услышит император.

Выпрямившись, он отошел от подоконника. Собирать почитай что и нечего: коробка-другая с книгами да ларцы с бумагами. Если даже погибнут в морс, он восстановит их по памяти.

В путь, подумал он, в путь, в путь.

Глава четвертая

В мире много монархов, много и князей, но только один император. Рудольф II, полновластный король Венгрии и Богемии, эрцгерцог Австрийский, был избран императором, и Папа помазал его голову елеем: Единственный и Всеобщий Монарх Всей Видимой Вселенной. Или по меньшей мере его тень.