Эгипет. Том 2

— Да. Даже если должны быть мужчины и женщины, они не всегда должны делать мужские и женские дела. — Она пошла быстрее, чем он мог, быть может, ей наскучил его неспешный темп, но потом оглянулась и улыбнулась ему глазами, ясными, глубокими и мудрыми. — Я знаю почти все.

* * *

Пирс остановился. Валуны с белыми отметками указывали путь наверх. Он не помнил ничего из того, что произошло в то утро много лет назад, в пору его безумия, когда он карабкался на вершину, но не добрался до нее: или, скорее, того, что он помнил, больше здесь не было^[693]. Но, безусловно, здесь что-то взяло его за руку, что-то или кто-то, какое-то существо, знавшее о всех его неудачах, и заговорило с ним. Не твоя то забота^[694]. Тогда стоял первый день зимы. По дороге ему повстречалась собака. И в первый раз он понял, где находится и что может идти вперед, повернув назад: может найти выход из лабиринта сердца, своего сердца, путь в рай мира: непрочный, скорбный, неполноценный рай, бесконечный и единственный, который он или кто-нибудь другой в состоянии познать.

Через какое-то время ребенок взял его за руку. Ру и девочки подошли к нему и потащили за собой. Карабкаясь вверх, Ру пела детям песню, старую песню:

Сначала есть гора
Потом уж нет горы
А потом есть^[695].

Потом они вышли из леса и очутились на достаточно крутом лугу. Несколько больших крапчатых валунов, эксцентрических пришельцев, оставленных прошедшими еще до начала мира ледниками, незаконно разлеглись среди мягкой травы; выступы преобразившегося камня торчали из кожи земли, как сломанные при сложном переломе кости. Тропинка исчезла, быть может потому, что и так было ясно, куда идти, чтобы добраться до вершины. Поднялся ветер, вершинный ветер.

— Старая мать Западный Ветер^[696], — сказал Пирс.

— И Маленький Ветерок, — сказала Вита, кивая с торжественной уверенностью.

— А это что? — спросила Мэри, всегда готовая к опасностям, и остановила отца и сестру.

— Что?

— Это.

Это оказалось звуком, которого не было раньше, изменяющимся и негромким, как ветер в пещере, подумал Пирс; или нет, звук казался не совсем естественным, но и не механическим, не гулом далеких фабрик или пролетающей «Цессны». И он был приятным.

Впереди Саманта и Ру уже добрались до линии хребта и увидели то, что Пирс и девочки еще не могли видеть; они вскинули руки и, кажется, смеялись или ликовали. Конец, или цель. Ру позвала девочек, которые оставили отца и помчались туда, где она стояла. Пирс посмотрел назад и вниз, где шли Роузи со Споффордом и последним его отец, держась рукой за сердце и изучая землю вокруг себя: он искал то, что можно было бы поднять, но здесь не было ничего, нечего высматривать, все листья или цветы были похожи друг на друга, ни один не выбивался из общей картины. Пирс подождал его.

— Пирс. Я не знал, что с тобой случилось.

— Почти дошли, — сказал Пирс и взял его за руку.

Аксель выпрямился, только сейчас обратив внимание на странный звук, доносившийся спереди: и жестом, который Пирс видел только на сцене, поднял руку и грациозно приложил ее к уху, растопырив пальцы веером.

— Да, — сказал Пирс. — Я слышу.

Все пошли дальше и, один за другим, перешли через гребень; когда Пирс и Аксель сделали то же самое, перед ними оказался спуск к чему-то непонятному: на цветущем лугу стояла высокая вещь из потрепанных непогодой бревен и железных кабелей. Странный приятный звук усилился, было ясно, что он шел от этой конструкции. С края гребня, на который Пирс и его отец вышли последними, ее можно было видеть целиком: в два человеческих роста, нет, выше; форма знакомая, но слишком большая, чтобы понять. Все остальные сгрудились вокруг нее или подходили почтительно или восторженно; громкий гармоничный звук как бы здоровался или благодарил их всех.

Инструмент. Не кабели, а струны; сотни струн, но не для человеческих рук.

— Арфа, — сказал Пирс, во рту появился сладкий вкус. — Эолова арфа^[697].

— О арфа, и алтарь, и огненная ярость^[698], — сказал Аксель. — Арфа отца Кирхера^[699]. — Они спустились к ней, и арфа нависла над ними. Под ней уже стояли внучки Акселя, протянув руки вверх, растопырив пальцы и открыв рты; как будто могли слышать звук каждой частью тела. Только их коричневые глаза глядели в никуда.

— Потрясающе, а? — спросила их Роузи Расмуссен. — Я же говорила.

Как удалось получить такую совершенную гармонию? Они поговорили об этом. Стальные струны, удерживаемые винтовыми стяжками, были настроены в соответствии с интервалами, открытыми Пифагором^[700], священные числа, из которых создана вселенная; их выбрали так, чтобы любые струны звучали согласованно, случайные гармонии бродячего ветра, ибо ветер дует там, где желает^[701]. Вы знаете, какие гармонии возможны, потому что вы так настроили инструмент, но не знаете, какие прозвучат.

— Ну, разве Давид не повесил свою арфу на край кровати, чтобы слышать, как ночью ветер колеблет ее струны^[702]?

— Не знаю, — ответил Пирс.

— Да, — сказал Аксель. — О, да. Арфа Давида.