Нападки Мансура эфенди на кинофильмы и на то, что происходило в Каире, зашли так далеко, что знакомые советовали ему придержать язык за зубами. В противном случае власти сочтут его врагом порядка, нарушающим военную дисциплину, и тогда никто не сжалится над старостью Мансура эфенди, его упрячут в тюрьму вплоть до самого окончания войны.
Все это рассказал мне старый учитель в кафе. Мимо кафе проходил трамвай, а неподалеку пролегало шоссе на Хильмию. Я подсел к старику, Мансур эфенди приветливо кивнул мне и спросил, как у меня идет учение. Я ответил, что скоро кончаю университет.
Мансур эфенди приятно удивился, улыбнулся и сказал:
— Прекрасно, прекрасно! Все мои ученики вышли в люди. Среди них есть доктора, адвокаты, офицеры. Некоторые работают писарями в судах, другие учительствуют. Прекрасно, прекрасно!.. Ты кончай университет, но береги себя от соблазна и искушения! — Затем, немного помолчав, он неожиданно спросил: — А ты ходишь в кино? Там ведь ничего не увидишь, кроме бессмысленных фантазий.
Я ответил, что не согласен с таким отношением к кино.
Но мои слова были неприятны Мансуру эфенди. Повысив голос, он раздраженно сказал:
— Эх, брат мой, именно кино испортило всю нашу жизнь!.. Да проклянет его аллах! Я уверен, что край, который называют Голливудом, — это дьявольская земля, где соблазняют правоверных!
Голос его, в прошлом потрясавший класс, стал теперь от старости слабым и хриплым и постоянно дрожал. Лицо его прорезали многочисленные морщины, и, говоря о Голливуде, он весь дергался. Он продолжал рассказывать о шумных банкетах и вечерах, на которых египетские девушки танцуют с американскими офицерами, о разврате, которому для развлечения предаются военные… Я пытался спорить с ним, но, не дав мне закончить, Мансур эфенди обрушил на меня новый поток слов. Мне показалось, что он по-прежнему видит во мне своего маленького ученика из школы в районе Хильмии. Я невольно улыбнулся, а он продолжал во всем винить фильмы Голливуда.
В голосе старика чувствовалась горечь, мне стало жаль его. А Мансур эфенди продолжал рассказывать о любовных историях в бомбоубежищах, на тропических островах, о всем том, что демонстрируется в кино и подрывает моральные устои молодой девушки. Разве она может устоять, когда видит на экранах влюбляющихся девушек своего возраста, которые непристойно себя ведут в бомбоубежищах?
Мансур эфенди разгневался и спросил:
— Скажи мне, мальчик, зачем нужно постоянно воспевать любовные истории на тропических островах и показывать полуголых женщин? Скажи мне, мальчик, зачем показывать женщин в купальных костюмах? Какая польза от безнравственных романов, которыми заполнены все наши журналы и газеты? Ведь они только разлагают нашу молодежь. Каждый юноша представляет себя героем романа, а каждая девушка стремится подражать героине какого-нибудь рассказа или кинофильма. Все это идет из Голливуда, сын мой. Кино — это действительно место пустых фантазий!
Я понял, что не смогу переубедить своего учителя и, переведя разговор, спросил его, как поживает семья.
Теперь к старику вернулось спокойствие, и он стал рассказывать о своих дочерях, хотя я знал о них гораздо больше, чем он сам.
Он рассказал, что, оберегая младшую дочь от тлетворного влияния кино и скабрезных романов, запретил ей покупать журналы и газеты, в которых печатаются фотографии кинозвезд и полуголых женщин, и ходить в кино.
Немного помолчав, Мансур эфенди поведал мне, что, несмотря на его запрещение, младшая дочь тоже собирает фотографии артистов и читает любовные романы. Он рассказал, что она делает со своими волосами: то заплетает их на манер одной популярной кинозвезды, то распускает, как это делает другая известная актриса. Затем с горечью в голосе он добавил:
— Бомбоубежище!.. Да проклянет аллах эти бомбоубежища!
И я почувствовал, что в душе этого человека какая-то трагедия. Было очевидно, что его дочь в бомбоубежище влюбилась в какого-то юношу. Я не успел ничего ему ответить, как вдруг он сказал печальным шепотом:
— То она говорит матери, что этот похож на одного артиста, иногда ей кажется, что тот похож на другого. Короче говоря, я запретил ей даже посещать школу и сейчас хочу выдать ее замуж за порядочного человека, который не знал бы американских киноартистов.
Тогда я понял, что в несчастье Мансура эфенди не был виноват какой-то определенный юноша, как мне это показалось вначале… Я ничего не смог возразить ему и попытался было удалиться. Но он продолжал говорить: объяснял, что, желая дать младшей дочери образование, он послал ее в среднюю школу. Но оказалось, что вся культура его дочери — от Голливуда, от полуголых женщин в купальных костюмах, от журналов, которые пишут о том же самом. Мансур эфенди отчаялся. Девушек, которые не учились, испортил Голливуд. А если они и обучались чему-нибудь, то к этому пагубному влиянию присоединялось еще и разложение от бульварных газет и романов.
Я успокоил старика: во всяком случае, младшая дочь скоро выйдет замуж и образумится…