Египетские сны

Обработав полость антисептиком, мы вывели наружу дренажный тампон и зашили разрез. Когда раненого уносили, он еще спал. Я только успел напомнить Якобу, чтобы забрали ранец бедняги, когда принесли очередного «ампутанта». Я протянул ему кружку «анестезии», сказав по-английски: «Возьми, промочи, парень глотку. Сейчас будем петь». Я вновь рисовался. Несчастный не понял, а, выпив, заулыбался. И – слава богу.

И вновь заработал конвейер с пилой: расширенные зрачки несчастных, скрежет зубовный, вопли, стук падающей в урну конечности, и кровь, кровь, кровь – фонтаны и брызги крови. Мы работали, как машины.

У меня сводило желудок. С утра только – бокал шампанского. Потом стало сводить икры ног. Но первым не выдержал Якоб. «Все! Больше не могу!» – сказал он, когда очередной калека освободил стол. Остальные три стола давно уже были пусты – мы с Якобом перестояли всех.

Хотелось уйти куда-нибудь подальше, где бы меня никто не нашел, свалиться и закрыть глаза. Я брел, куда вели ноги. Не в вонючий зал, а в другую сторону. Впрочем, к запаху уже притерпелся. Несмотря на усталость, застоявшиеся ноги получали от движения удовольствие. Но в газах от усталости все расплывалось, и я двигался почти на ощупь. Подумав, снял с крючка на стене первый, попавшийся фонарь и понес в руке. По мере того, как проходило напряжение, зрение возвращалось. Я стал озираться по сторонам. Свет фонаря едва достигал стен нового зала. Декорации изменись. Вероятно, это было одно из тех помещений, о которых рассказывал Александр.

Я увидел в стене большую нишу и арочные галереи по сторонам от нее. Приблизив свет, я понял, что вижу не голые стены, а целый иконостас настенных росписей на библейские темы. Посредине был изображен сидящий на троне Иисус Христос. Слева и справа от него стояли апостолы. Рисунок показывал знаменитое чудо умножения хлебов и рыб. Кроме этого цветные росписи изображали Вознесение Христа, Воскресение Господне и целый иконостас апостолов и святых. Скорее всего, здесь когда-то был храм.

Разглядывая фрески, я двигался вдоль стены и чуть не упал: носок уперся во что-то мягкое. Приблизив свет, я увидел лежавшего человека. За спиной раздались мягкие чуть шаркающие шаги. Я узнал их. Это были говорящие шаги, передававшие не только повадки, внешность, но и характер Якоба. Я был уверен, он не шпионил за мной, а, скорее всего, тревожился и проявлял заботу о безусом юнце. С одной стороны, я не очень любил, когда мне покровительствуют. Но с другой, – если это случалось, то оказывалось, как правило, кстати (пример с Александром).

Мы оба склонились над телом. А, перевернув на спину, узнали человека со шрамом, которого оперировали по поводу полостного ранения. Я удалял ему желчный пузырь. Раненый тяжело дышал. Губы его шевелились. Он тихо бредил. «Как он здесь оказался!?» – удивился я. «Это действие хлороформа, – объяснил Якоб. – Похоже на самнабулизм. Такое бывает».

Речь помощника удивляла меня. Я ждал услышать акцент, но, казалось, не слышал слов вообще. Якоб говорил так спокойно, так тихо, что я все понимал, как будто он просто внушал мне мысли свои. «Надо позвать санитаров». Он удалился. Оставшись один, я осмотрел раненого. Повязка как будто была на месте. Подняв веки, проверил роговицу глаза. Мне показалось, она стала светлее. Оглядевшись, увидел ранец, с которым несчастный не желал расставаться. Приблизившись, тронул его носком. Услышав шипение, отступил и увидел змею. Ее голова поднялась из-за ранца на высоту полутора футов и, раскачиваясь, шипела и угрожающе раздувала свой «воротник». Якоб уже возвращался, ведя санитаров, набранных из пленных солдат Ораби. «Осторожно! – предупредил я. – Здесь – кобра».

– Сагиб, у нас ее называют змеей Клеопатры.

– Мне все равно! Я подумал, а не она ли его укусила.

– Нет, это хлороформ. Послушайте, как он быстро и четко бормочет.

– Что толку? Я все равно не могу разобрать!

– Зато я могу.

– Что он там говорит?

– Это не важно.

– Что же важно?

– Признак укуса – затрудненная речь. У него этого нет.

Раненого унесли. Змея уползла в какую-то щель, а мы с Якобом сели на пол, прислонившись к стене. Слава богу, пол здесь был покрыт только пылью веков, да еще циновками, которые предусмотрительно захватил мой помощник. «Сагиб, – смущенно сказал Якоб, – извините, вы не откажете в любезности принять от меня угощение. Вот, попробуйте домашней лепешки».

Я взял и поблагодарил, а, попробовав, поблагодарил снова: такой вкусной показалась «домашняя лепешка». Я забыл, когда последний раз ел. Некоторое время мы насыщались молча, затем он спросил: «Сагиб, вы случайно забрели в этот зал или вас что-то сюда привело?»

– Скорее всего, не случайно. Приятель на корабле рассказывал про катакомбы. Он говори о подземных храмах.

– Здесь, в самом деле, когда-то был баптистерий (крестильня). В Александрии тогда насчитывалось почти миллион жителей, но нам не было места под солнцем, и мы были вынуждены служить Иисусу Христу под землей.

– Ну да, зато потом, когда вырвались на солнцепек, вы уничтожили все, что осталось от Великой библиотеки!