Египетские вечера

— Перестань дурака валять. — Мне стало вдруг легко и просто разговаривать с этим человеком. Он так легко воспринял то, что я ему сказала. Другой на его месте мог бы обидеться. А ему все нипочем. — Мне нужно побольше узнать о выставке. И о владельце вазы. Ты вот обмолвился, что это он попросил тебя устроить всенародный просмотр. Почему?

— А ты думаешь, что убийство связано с выставкой? На самом деле так думаешь? — снова засмеялся Быстряков.

— А что?

— Не знаю. Как-то невероятно звучит. Я все могу тебе рассказать, только там и рассказывать нечего. Ничего такого, из-за чего можно было бы убить человека. Тот охранник только перевозил вазу, никакого отношения к ней он не имел. Это все Гольдфельд закрутил. Он прославиться захотел. Хотел, чтобы его ваза в каталог вошла. А для этого выставить ее надо было. Только и всего. Он страшно боялся расставаться с ней даже на время, но куда деваться. Вот и попросил меня. Только с условием, что я никому не скажу, что идея выставки принадлежала именно ему. Наоборот, я должен направо и налево сообщать, что с большим трудом уговорил Марка Гиршевича во имя искусства показать людям это замечательное и неповторимое произведение.

— Значит, все же он?

— Да. А мне что? Мне не жаль. Деньги он платил.

— Но почему он возит ее домой?

— Да потому что трясется над ней слишком сильно. Не может надолго расстаться. Хотя его условие — возвращать вазу ему каждый вечер — создало массу лишних хлопот и вызвало большие материальные расходы. Но и это не моя забота. Чужие деньги считать я не люблю. Главное, чтобы я сам внакладе не остался, а все остальное мне до лампочки. Вот так, Танюша.

Я наконец смогла найти объяснение поведению Гольдфельда и чуточку успокоилась. Хорошо, что я все же поговорила с Быстряковым так откровенно. Надо было сразу. Не пришлось бы притворяться его фанаткой.

— Что ж, спасибо за откровенную беседу.

— Я рад, если сумел помочь тебе. И… в любое время можешь обращаться.

— Хорошо.

— Только мне кажется, что смерть того парня никоим образом не связана с нашей выставкой. Вот если бы самого Марка Гиршевича убили, тогда бы и я призадумался. А так… Ведь Сашков был мелкой сошкой. — Олег допил кофе и закурил сигарету.

— Но убит еще один человек. — Я также прикурила от поднесенной им зажигалки и вздохнула.

— Еще один? — Рука Быстрякова застыла в воздухе. — И что? Он тоже связан с выставкой?

— Он — напарник Глеба, Никита Селезнев.

— Я видел этого мальчишку. Но когда же его? Или ты меня разыгрываешь?

— Зачем мне это?

— Ну, не знаю…

Я следила за реакцией Быстрякова. Он был просто ошарашен. Думается, его трудно чем-нибудь смутить, а тут чуть ли не заикаться стал.

— Сегодня утром я нашла парня мертвым в его квартире.

— И что? Его тоже убили? — спросил Олег.

— У меня сложилось именно такое впечатление.

— Как это понимать?

— Все выглядит на первый взгляд как несчастный случай. Но будет экспертиза, и мне кажется, она подтвердит, что его отравили газом.

— А почему ты мне все это рассказываешь? — вдруг взволнованно спросил Олег. Поерзал на стуле и снова закурил. — Я никакого отношения ко всем этим историям не имею.

— Я и не виню тебя, — улыбнулась я.

Почему-то у многих людей есть такая реакция. Начинаешь им что-то рассказывать, а они сразу думают, что их подозревают. Даже смешно. Настоящие преступники, наоборот, очень часто делают вид, что удивлены, расстроены, переживают. Впрочем, исключения есть всегда.

— Такие трагические события могут отразиться на нашей выставке, — серьезно сказал Быстряков. — А что по этому поводу думает Гольдфельд?

— У него я еще не была. Но собираюсь проведать старичка.

— Ну, Марк Гиршевич еще далеко не старичок. Он в возрасте, конечно, но если бы ты видела, как прекрасно выглядит, то у тебя язык бы не повернулся так его назвать. Кстати, хочешь, мы прямо сейчас поедем к нему? Я тебя представлю.

Почему бы на самом деле не воспользоваться случаем? Так даже удобнее будет. И, кстати, не обязательно говорить, что я частный детектив.

— Знаешь, ты познакомь меня с ним, только… не говори ему, пожалуйста, о моей профессии. Скажи, что я, допустим, одна из ценительниц высокого искусства. Ему, наверное, приятно будет.

— А что так?

— Мне не хочется светиться, — честно призналась я. — И потом, человеку проще разговаривать с обыкновенными людьми, чем с милицией или с детективом, расследующим убийство.

— Ладно. Но тогда и ты не говори, что я рассказал тебе о том, что это он сам попросил меня устроить выставку. Все ведь думают, что автор идеи я. Пусть так все и остается. Мне тоже приятно прослыть не меркантильным человеком.

Мы расплатились по счету, поймали такси и поехали к Марку Гиршевичу.

Жилище его находилось в центре города в старой пятиэтажке, славящейся большими светлыми комнатами, высокими потолками и огромными коридорами. Здесь недавно сделали ремонт, и даже подъезд был чистым и ухоженным, с выкрашенными в теплый желтый цвет стенами.

— Надо позвонить, пожалуй, — сказал Олег. — А то неудобно как-то.