Египетский манускрипт

Мы подошли к ним и заговорили. Англичане, услышав звуки родного языка, поначалу смотрели на нас несколько недоумённо; но, стоило нам представиться американцами, живущими в России, как лёд отчуждения был сломан. Англичане оказались туристами: они передвигались большой кавалькадой, на прекрасных лошадях, в сопровождении почтенной дамы в маленькой каретке на носилках, напоминающей китайский паланкин. Но разница та, что носилки несли не люди, а два мула впереди и позади каретки. Господа просвещённые мореплаватели путешествовали с комфортом и независимостью, составлявшими разительный контраст с караваном паломников. Как оказалось, они странствовали от самого Иерусалима; устроителем тура выступала контора всесветного «Кука»[14], в которой можно получить все удобства для путешествий по Сирии. Однако ж, это было доступно только для богатых людей. Услышав об этом, мы с Ваней переглянулись — вот что значит неосведомленность! Узнай мы о такой конторе в Москве, то уж, конечно, постарались бы отыскать представительство компании «Кук» и прибегнуть к их услугам. Но теперь было поздно — в сирийской глуши туристического агента днем с огнем не найти. Однако — опыт англичан следовало творчески переосмыслить.

А за спиной у нас бурчали паломники-старообрядцы:

— Это из какого же народа они будут? — спрашивает один другого.

— Англичане, вот те, что с бурами все время воюют.

— Так чего же эти гуляют, когда у них война?

— Да, ведь, они сами не воюют: у них войско наёмное. Богатый народ! Денежки чего не сделают: вот они тут, видишь, как путешествуют, а в Африке за них сражается всякий пришлый люд. Мечтают весь мир завоевать через свои богачества.

— Кая польза человеку, «аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою»? — с укором произнёс собеседник. Второй старообрядец ничего на это не сказал; видимо, вопрос был риторическим.

* * *

В-общем, было решено избавиться от ишаков и пересесть на более благородных животных. В конце концов, чем мы хуже гордых бриттов? Хватит с нас прелестей паломничьего быта!

Ближе к ночи, в селение, где остановился караван, явился отряд вооруженных бедуинов. Признаться, меня пробрало — эти ребята выглядели так, будто вышли из фильма «Лоуренс Аравийский». Не хватало только верблюдов — все поголовно были на лошадях, причем многие имели еще и заводных.

Бедуины бесцеремонно расположились на главной площади, расшугав безответных паломников; лишь стемнело, эти модджахеды устроили свои пляски — с непременным размахиванием оружием и гортанными воплями. Не хватало пальбы в воздух — но, видимо, боеприпасы здесь были чересчур дороги. Так что арабы ограничились тем, что потрясали своими карамультуками да лязгали клинками сабелюк.

У них отец и сторговал двух кобыл — пришлось перебрать голов восемь, прежде чем удалось выбрать лошадей поспокойнее. Против ожидания, бедуины расстались с ними легко; правда, торговались они с чисто восточным упоением, и по-моему, из любви к чистому искусству — выигрыш их составил в итоге ничтожную сумму. Вместе с двумя верховыми, удалось приобрести еще и добронравную лошадку под вьюки; впрочем, вся наша поклажа в них все одно не разместилась бы. Отец решил и эту проблему — побродив по становищам богомольцев, он сыскал двоих монахов откуда-то из Ярославской губернии, в конец измученных тяготами пешего пути. Этим божьим людям и препоручили заботы о нашем обозе. Монахи должны были вместо нас следовать с группой состоятельных паломников верхом на наших бывших ослах; еще один осел в лице нашего мукари, тоже оставался при них. Для верности, монахи были простимулированы десятью рублями на двоих. Было условлено, что мы заберем тарантас по прибытии в Маалюлю, а пока — нас ждали четыре дня пути верхами, по караванной тропе. Паломникам же предстояло провести в дороге никак не менее полутора недель. В потертые до дыр ковровые вьюки, прилагавшиеся к купленным скотинкам, мы увязали самое необходимое — по паре смен белья, кое-что из одежды, палатку, бивачное имущество, продовольствие. В числе прочего были и кожаные бурдюки; мы, однако, не рискнули набирать туда воду для питься, удовлетворившись тщательно задекорированными мешковиной пластиковыми канистрами.

Не было забыто и оружие; отец пристегнул к седлу чехол с «лебелем» и повесил на пояс револьвер. Я же пристроил поперек седла лупару, обвешавшись патронташами, как революционный матрос пулеметными лентами. «Галан» прятался во вьюке: можно было легко вытащить револьвер, засунув руку под клапан из засаленной ковровой ткани.

Отец настоял на том, чтобы надеть броники; пришлось уступить, хотя я и без того обливался потом. Жилет с навешанными кармашками разгрузки я нацепил прямо сетчатую майку, но все равно, раздражал он неимоверно — и, к тому же, мешал сидеть в седле, особенно на рыси. Арабы ездили без шпор; вместе с кобылой мне досталась разукрашенная медными чеканными пластинами плетка, на которую скотинка покосилась с нескрываемой неприязнью.