Египетский манускрипт

«Студент» пробыл в клинике недолго — скорее всего, он вообще не ходил дальше швейцарской. Уже через несколько минут визитер снова появился на улице; за им покорно шли оба громилы. Коробка все так же была при молодом человеке, и он точно так же держал ее а отлете. Все трое сели в поджидавшую пролетку; извозчик тронул экипаж, и тот прогрохотал по булыжникам мостовой точнёхонько мимо Яши. Молодой человек постарался слиться с кирпичным столбом ограды, за которым оборудовал наблюдательный пункт — и, тем не менее, отчетливо слышал, как седок скомандовал кучеру — «Гони на Гороховскую!»

Якову повезло — не успела пролетка скрыться за углом, на Самотёке, как молодой человек уже успел поймать «ваньку», сунуть тому гривенник (пообещав, по прибытии, еще алтын) и не спеша, на безопасном расстоянии, отправиться вдогонку за экипажем с людьми ван дер Стрейкера. Те, и правда, доехали до Гороховской. За несколько кварталов от дома Овчинниковых экипаж отпустили. Громилы спрятались в какой-то подворотне, а «студент» вышел на улицу и неспешным шагом пошел по тротуару. Коробка была при нем — и нес он ее все так же осторожно, как будто она была наполнена посудой из драгоценного фарфора. Дойдя до Николкиного дома, «студент» выбрал удобную позицию, — в чахлом палисаднике напротив — и принялся наблюдать. Якову был отлично знаком этот палисадник, он сам провел там не один час.

Но теперь Яше было не до наблюдений. Добравшись до поджидавшего «ваньки», Яков велел гнать что есть мочи — на Спасоглинищевский, к Никонову.

Вот уж — «заставь дурака богу молиться…»! Воодушевленный обещанным гривенником, «ванька» и правда не жалел ни своей, и без того дышащей на ладан таратайки, ни запряженной в нее ледащей клячи. На Чистых прудах пролетка зацепила задней осью за афишную тумбу, колесо отлетело — и Яков, после нескольких неудачных попыток поймать другого извозчика, кинулся бежать — и не останавливался до самого дома инженера Выбегова.

Глава девятнадцатая

— Похоже, господа, эти скоты больше ничего не знают.

Барон хмуро разглядывал связанных хитровцев. Те затравленно косились на него — трусили. Отставной кавалерист велел связать пленных «в козлы» — как это принято в австро-венгерской армии. Незадачливым душегубам спутали руки ремнями, пропустив их под коленями связанных ног, и привязали друг к другу спинами. И теперь, когда одного из них допрашивали, второй не только все слышал, но и ощущал, как подельник трясется от ужаса. А было с чего — в руках барон вертел угрожающего вида гуттаперчевую дубинку, то и дело ударяя ею по венскому креслу. Такого обращения несчастный предмет мебели выдержать не мог — резная, красного дерева, спинка разломанная в щепки наглядно показывала хитровцам, что будет с их ребрами, вздумай они упираться.

Никонов стоял в стороне и не вмешивался — он-то знал, что лейб-кирасир не станет мучить связанных пленников. Вот если развязать… но так далеко мстительность барона пока не заходила.

Впрочем, хитровцы и не помышляли о том, чтобы перечить Корфу. Один из них уже близко познакомился с его кулаками, и хлюпал разбитым в кровь носом. Пострадал злодей не на допросе, а в ходе скоротечной схватки, закончившейся для них полным поражением.

Засада была устроена по всем правилам военной науки. Зайдя в подворотню, откуда минутой раньше вышел студент со «шляпной картонкой», Яша с Николкой увидели посреди двора ван Стрейкеровских громил. Разглядеть их мальчики не успели — громилы кинулись на них, да так что пришлось улепётывать со всех ног. Выскочив из подворотни, Яша с Николкой опрометью метнулись за угол — и громилы, опрометчиво бросившиеся за ними, наскочили прямо на изготовившихся к рукопашной схватке офицеров. Барон двумя хлесткими ударами опрокинул первого бандита на землю — а второй и сам замер, не отрывая взгляда от черного зрачка дула никоновского «бульдога».

Стянув пленников заранее припасенными ремнями, Никонов оставил Яшу стеречь их (тот щелкнул курком револьвера); а сам, с Корфом и Николкой поспешил к дому Овчинниковых — предстояло брать давешнего студента со «шляпной картонкой».

Увы, их ждало разочарование — студента там не оказалось. Так что — пришлось грузить связанных злодеев в экипаж и ехать на Воробьевы Горы, там, на самой верхотуре возле Андреевского монастыря, за Мамоновой дачей[25], барон снимал на лето флигелек.

Каретой (барон мог позволить себе дорогой выезд) правил Порфирьич — денщик Корфа, состоявший при нем с самого Пажеского корпуса. Невысокий, коренастый, седоусый дядечка так встряхнул татей, вытряхивая их из экипажа, что у тех только зубы клацнули; барон умел подбирать слуг.