Египетский манускрипт

Маалюля — городок небольшой. Во всяком случае, по российским меркам. Он живописнейшим образом расположился в ущелье среди цепи скалистых гор Каламун на приличной довольно таки высоте — полтора с лишним километра над уровнем моря… Слово «Маалюля» в переводе с местного означает «вход», и это, между прочим, не случайно, ибо по преданию, именно в этих местах имел место быть важный библейский сюжет — убийство Авеля Каином. Склоны горы (скорее даже, невысокого горного хребта, подобных которому немало в Сирии и Палестине) покрывает густая заросль. Повсюду — финиковые пальмы, смоковницы и оливы. В отрогах горы полно пещер, гротов — что весьма живописно и очень подходит для постройки в них келий и скитов для отшельников, чем последние с удовольствием занимаются уже пару тысяч лет. В Маалюле расположены два важнейших для всех христиан монастыря: монастырь Святой Феклы и монастырь Святого Сергия.

У подножия горы стоит православный женский монастырь Св. Фёклы, относящийся к Антиохейской патриархии. Он был построен рядом с местом, где, как считают, находилась пещера Святой Фёклы. Место сохранилось до наших дней, в ней хранятся Мощи святой, здесь же устроена часовня, и множество паломников приходят молить у Фёклы исцеления.

За время, проведенное в Маалюле, мы, конечно, посетили эту пещеру. Место производит сильнейшее впечатление! С потолка грота капает вода, пробирающаяся сюда из источника внутри скал. Отсюда черпала воду Фёкла, и потому каждая ее капля считается целебной. Сама часовня считается жемчужиной немаленького монастырского комплекса; неподалеку — который также включает церковь и приют для детей-сирот. В самом монастыре проживают пятнадцать монахинь. Настоятельницей монастыря, является мать Апраксия; однако же на момент нашего прибытия она находилась в отъезде, что, в итоге, и создало нам дополнительные сложности.

Наш караван следовал вдоль ручья, по дороге, выложенной, наверное, еще в до-библейские времена круглыми булыжниками. Арабки набирали здесь воду в свои чёрные, глиняные кувшины и, ловко удерживая их на головах, уходили в селение. Нас, было, взяли в оборот стаи ребятни, с требованиями бакшиша — но, увидев грозные усы баш-чауша, немедленно отстали. То-то, малолетки, тут есть кому бакшиш брать…

Так мы и въехали в Мааюлю: баш-чауш впереди, за ним кавалеристы-краснофесочники, потом мы с Иваном, а замыкала кортеж тарахтящая по брусчатке обозная арба. По обеим сторонам улицы тянулись домишки — все, как один, уже занятые паломниками, прибывшими сюда раньше. Нам предложили для ночлега один из домиков здешнего священника-араба. Впрочем, я не знаю, как и назвать это помещение — домом ли, сараем ли, а то и просто отдельно стоящей комнатушкой. Это была небольшая мазанка с глиняными нарами по двум стенам, с земляным полом и с кровлей из жердей. Вместо окна небольшое отверстие. Ни украшений, ни мебели; буквально, ничего не было, кроме двух-трёх циновок. Мы с надеждой взглянули на нашего стража, но увы — похоже, его влияния было недостаточно для того, чтобы раздобыть для нас приют поприличнее. Что ж — за неимением гербовой, будем писать на бумажной обертке.

Ближе к вечеру мы вышли на улицу — посмотреть на местную жизнь. В первом же проулке попались здешние оригинальные печи для хлеба, или скорее, для хлебных лепёшек. Это не что иное, как аршина в полтора в основании усечённый конус из глины, открытый сверху для топлива. Сперва накаливают в нём камни, а потом кладут на них тесто и печь закрывают, пока оно не испечётся.

По улице распространялся запах печёного хлеба и едкого дыма — паломники, размещавшиеся в соседних домах, ужинали. Стоял оживлённый говор — всюду на огороженных дворах, и особенно в ограде здешней церкви. По дороге гнали мелкий скот — овец и коз; животные немилосердно блеяли. Стало смеркаться. Мы собрались назад — в наш «однокомнатный» дом. В хибаре, мимо которой мы шли, стоял гул многочисленных голосов. Слышны слова из Евангелия — должно быть, паломники вели беседу на религиозную тему.

У самого нашего обиталища мы застали некое оживление. Прямо на улице, в пыли, устроился старик-араб, торгующий сушеными смоквами. Мелкие, грязные, сухие, — в другое время никто и не взглянул бы на них! А тут паломники с жадностью обступила араба и наперебой просили у него продать свой товар. Да и сам араб относился к этим смоквам, как к чему-то драгоценному, аккуратно отвешивая, чтобы на чашку весов не попала ни одна лишняя ягода. Особо старались проживавшие по соседству паломницы из Рязани и их сопровождающий — высокий здоровый бородач, как оказалось потом, бывший гвардейский солдат лейб-уланского полка…

* * *

Несколько лет назад мы с отцом ездили в Армению — и там-то я впервые увидел пещерные храмы. Я сам не слишком-то серьезно отношусь к вопросам религии, да и отца трудно назвать верующим человеком — но я хорошо помню, как стоял, онемев, на пороге одного из этих величественных гротов, ошеломленный величием и строгостью этого места, созданного самой природой и лишь немного подправленного руками человека.