Египетский роман

Старшая Дочь в очередной раз почувствовала, что она – какой-то пережиток. Писательское ремесло – слишком духовное занятие в нашу эпоху.

Ей хотелось как можно быстрее добраться до машины и уехать. «Поторопись, – сказала она себе. – Домой, быстрее. Отрубиться и уснуть».

Как только она села в машину, разверзлись хляби небесные и дождь полил как из ведра. Потоки ливня громко молотили по крыше и стекали на лобовое стекло, так что почти ничего не было видно. Ей стало страшно. Она чувствовала, что эта буря – не обычный израильский дождь. Такого ей видеть еще не приходилось.

Она посмотрела на верхушки пальм. Пальмы были почти обезглавлены. Фильм ужасов. Дворники на лобовом стекле тоже не справлялись, струи обрушивались вниз, словно сдавались силе тяжести.

Дороги превратились в бурные потоки, упорно текущие к Аялону – той самой реке, которую, осушив, превратили в огибающее Тель-Авив шоссе. Теперь его наверняка затопит. Вода забирала всю летнюю сухость и уносила ее с собой, казалось, навсегда. Как глупо было осушать реки, подумала она. Да еще и прокладывать на их месте шоссе. Вот и довели природу – теперь она дает о себе знать, сначала засухой, потом бурей, потоками воды и оглушительным громом, чтобы человек сразу понял: ей ничего не стоит стереть его с лица земли.

Постепенно дождь начал утихать и стал обычным ливнем. Даже можно было уже назвать его «благословенным дождем». Водостоки функционировали прекрасно, и светофор на следующем перекрестке работал, но из-за какой-то произошедшей еще до дождя аварии лежал на земле и посылал сигналы небу. Перекресток стал опасным местом. Улучив промежуток в потоке машин, она поехала домой. Повернула налево, на недавно заасфальтированную дорогу, и, как всегда, припарковалась под прямым углом.

С южной стороны длинного старого здания, параллельного ее дому, начали пристраивать солнечные балконы (солнца там все равно не будет из-за высоких деревьев). Некоторые собирались превратить новый балкон в комнату, одна пара решила оборудовать среди крон деревьев вторую кухню. Из-за строительных работ грузовики заезжали на газон, и еще после прошлых дождей там образовались болотца грязи. Кто-то положил несколько каменных плиток, временную тропинку. Шагая по этим плиткам к дому, она вымокла до нитки. Она поклялась себе, что больше не выйдет из дома без зонтика и сапог. Летний мираж рассеялся, пришла зима.

На следующий день вышло солнце, и температура поднялась до двадцати пяти, а то и двадцати семи.

Грузовики с бетоном и без бетона, тягачи с разнообразными подъемными кранами разъезжали по лужам и месили грязь. Если смотреть только на коричневые лужи и следы грузовиков, можно подумать, что это Вьетнам времен войны, а не тихий деревенский квартал, где с юга к фасаду одного из домов между высоких деревьев пристраивают солнечные, вернее, тихие балконы. На фоне пасторального облика квартала газон казался ареной боевых действий. И все ради каких-то балконов! Да уж, похоже, у жильцов сильная мотивация и они полны энтузиазма.

Миновал еще один засушливый день. Было около семи утра. Все птицы давно покинули гнезда в строго установленном порядке: первым вылетал зимородок с белой грудкой, его долгий крик прорезал тишину еще до рассвета. За ним просыпались нектарницы, наполнявшие воздух высоким, обрывистым щебетом. Потом раздавалось карканье ворон, осваивавших свою зону обитания на кронах деревьев и на крышах домов. Иногда над деревьями и домами, не останавливаясь, пролетали чайки. В промежутках воздух наполнялся чириканьем воробьев.

Новоиспеченные молодожены баалей тшува[27] (женщине, казалось, было лет под сорок) шли из синагоги на главном шоссе. Они бодро шагали и оживленно разговаривали, подкрепляя слова широкими жестами.

«Как одинок был он раньше», – подумала Старшая Дочь, глядя на них из окна.

Этот высокий и статный сефард носил большую кипу, характерную для недавно обретших веру, говорил с выраженным израильским произношением и каждое утро ездил на велосипеде в синагогу и обратно. А в Йом Кипур[28] такая торжественность! И, конечно, никакого велосипеда.

Он жил в пристройке единственного частного дома в квартале – этот дом никак не назовешь виллой, он весь состоял из пристроек и надстроек и напоминал лоскутное одеяло, сооружения с асбестовыми и жестяными крышами кое-как лепились друг к другу. В большей его части уже три поколения жила религиозная, очень набожная семья. У них было два дунама земли, и они обрабатывали их по старинке. Вааль тшува снимал у них одну из лоскутных пристроек.

Он здоровался со Старшей Дочерью и спрашивал: «Как дела?» Это было до первой засухи, тогда она еще решалась ухаживать за растениями в общем саду. Потом махнула на это рукой из-за опасения, что соседи, которым тоже приходилось оплачивать счет за воду, поймают ее за поливкой, да еще из шланга. С тех пор все растения во дворе погибли от жажды.