Египетское метро

На этот раз Тягин еще и выпил больше вчерашнего, и после нескольких затяжек его совсем разобрало. Он даже и посмеяться толком не успел, когда Саша стал рассказывать что-то уморительно смешное, как его вынесло в непроницаемую и как бы знакомую тьму. Там, в ней, стоило только попривыкнуть, было много чего. Горячий плотный ветер, долгое время куда-то уносивший его голову, вдруг утих, а давящая со всех сторон плотность осталась; спасаясь от неё, он тыкался по углам и искал предсказание предсказания. Красное платье в поезде не могло взяться ниоткуда: думай! Поезд набирал ход. Так где же было начало цепочки, и что предсказывало историю с красным платьем?.. И он, конечно же, вспомнил, что в тот вечер, когда они уходили с Дашей от дома Тверязова, на ней были красные туфельки – да-да, в черной ночи, на мокром октябрьском асфальте в желтых листьях! (Значит, вот для чего в его жизни появилась Даша?) Но этого ведущим показалось мало: а до туфелек Даши? что было до туфелек? Вы серьезно? Боже, да столько же всего всякого было, как и у каждого, что ж теперь, всё вспоминать, всю жизнь перелопачивать? И он ползал, натыкаясь то на одно красное пятно, то на другое – да вот же! вот! и вот! вот, вот, вот! – до тех пор, пока озаряемая фальшфейерными вспышками тьма, не растворила его в себе. А между тем поезд египетского метро летел всё быстрей: широко пылающие факелы на стенах мелькали всё чаще и уже соединялись в сплошную полосу света; грозный гул движения, а вместе с ним и плотное хоровое скандирование «Москалив-на-ножи! Москалив-на-ножи! Москалив-на-ножи, на-ножи, на-ножи!» становились всё глуше и сливались в ровный бархатный шум, и медбрат Анубис с пёсьей, как ему и положено, мордой вглядывался в оживающее лицо Тягина всё внимательней…

Тягин открыл глаза. Кухня была залита ярким лунным светом, а перед ним под столом сидел лектор и смотрел на него. В соседней комнате негромко работал телевизор. Во дворе, время от времени подгавкивая, завывала собака.

– Давно сидите? – поинтересовался Тягин, усаживаясь поудобней.

– Вы были правы насчет Юли. Это он. Теперь у меня нет сомнений, – решительно произнес лектор.

– Рад за вас, – сказал Тягин и попросил пить.

Пока лектор ходил на кухню, он пытался вспомнить, как они с Сашей разошлись. Напились так, что Саша забыл его пересадить. Надо сбавлять обороты.

– Вы чувствуете, какое напряжение в воздухе? – сказал лектор, вернувшись со стаканом воды. – Он же маньяк, психопат! И ему нельзя пить. Совсем нельзя. Что если он в следующий раз ее задушит?

– Похоже, всё к этому идет. Или её, или вас. Хорошо бы обоих.

– Перестаньте. Зачем вы это говорите? Вы ведь так не думаете.

– Откуда вам знать, что я думаю. Дайте.

Лектор, спохватившись, протянул стакан.

– Я хотел бы вам помочь, – сказал он.

– А себе?

– И себе тоже. И Майе. Всем нам. Что-то надо делать.

– Бог в помощь, – сказал Тягин, возвращая пустой стакан. – Но в нынешней ситуации с этими вашими любимыми факельными маршами и обстановкой в городе я даже и не знаю, что для меня будет хуже, тут Саша прав.

– Вы о чем?

– Ну вы же, я так понял, в полицию собрались идти, или куда там…

– Вы с ума сошли! Нет, конечно. Меня Майя сразу же проклянет. А его опять отпустят, и он меня вообще укокошит. И даже если бы его арестовали, он ведь её за собой потянет. Как соучастницу.

Слово «укокошит» Тягина рассмешило.

– И наводчицу, – добавил он.

– Тем более. Да она сама за ним пойдет, и еще всё на себя возьмет. Нет, это исключено.

Тягин попросил еще воды, и когда лектор принес, сказал:

– Я бы на вашем месте попробовал сообщить сестре. Она баба бойкая, могла бы тут в два счета порядок навести. Так мне кажется.

– Какой еще сестре? – раздраженно спросил лектор.

– Зине. Есть еще какая-то?

Лектор глубоко вздохнул.

– Дело в том, что и этой-то нет. Открою вам одну тайну – сестра Майи никакая ей не сестра. Она ее мать.

– То есть?

– Вот то и есть. Мать. Просто всю жизнь выдавала себя за сестру. Для отвода глаз. Ей так гулять было легче. Одно дело мать, которая меняет любовников как перчатки, а другое – незамужняя старшая сестра, которая устраивает свою личную жизнь. Как сейчас говорят – в активном поиске. Майя – несчастный ребенок. Всё детство с ней промучилась. Да она её сюда и на порог не пустит. И кто будет сообщать? Я не собираюсь.

– Мать?..

Тягин было задумался – известие несколько иначе осветило его встречу с Зиной, – но не задержался на этой мысли, и вдруг прыснул. Видно, еще не совсем прошло действие травы. Он опять прыснул и, опустив голову, тихо, с наслаждением засмеялся. Веселья еще добавили чуть ли не клоунской величины ботинки лектора, на которые он впервые обратил внимание.

– У вас какой размер обуви? – спросил Тягин, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос.

– Это всё, что вас сейчас интересует? – укоризненно произнес лектор, подтягивая ноги. – Смейтесь-смейтесь.