Египтянин

Итак, я пошел в шатер, где содержался закованный Азиру, ночью, потому что не хотел попадаться ему на глаза при дневном свете: я старался убраться с его дороги и закутал лицо платьем, когда его и его семью с позором доставили в лагерь Хоремхеба, – воины издевались над ним и закидывали его грязью и лошадиным пометом. А Азиру был гордым человеком и наверняка не захотел бы, чтобы свидетелем его унижения был тот, кто был свидетелем его могущества и славы в лучшие дни. Вот почему я избегал встречи с ним днем и только ночью, в непроглядной тьме, отправился к месту его заключения; стражники раздвинули копья и пропустили меня внутрь, говоря друг другу:

– Пропустим его, это лекарь Синухе, у него, должно быть, важное дело. Если его не впустить, он будет лаяться или, того хуже, напустит на нас порчу и сделает бессильными, он злобный человек, и язык его жалит хуже скорпиона!

Войдя в темноту шатра, я сказал:

– Азиру, царь Амурру, примешь ли ты друга в канун своей смерти?

Азиру тяжело вздохнул, так что цепи его звякнули, и проговорил:

– Я больше не царь, и у меня нет друзей, но точно ли это ты, Синухе? Я узнаю тебя в темноте по голосу.

Я ответил:

– Да, это я, Синухе.

– Во имя Мардука и всех духов преисподней! Если ты Синухе, принеси огня, ибо мне уже опротивело валяться во тьме кромешной, а ведь скоро мне придется лежать в ней вечно. Эти проклятые хетты изорвали мое платье и искалечили мне руки и ноги пытками, так что у меня теперь малопривлекательный вид, но ты, как врач, видел и не такое, да и мне уже ни к чему стыдиться – что уж перед смертью стыдиться своего убожества! Так что принеси огонь, Синухе, чтобы мне видеть твое лицо и взять тебя за руку. Моя печень ноет, и из глаз льются слезы о моей жене и моих мальчиках. И если ты сможешь еще добыть крепкого пива, чтобы я мог смочить пересохшее горло, то завтра в преисподней я доложу тамошним богам о всех твоих добрых делах, Синухе. Сам я уже не смогу отплатить тебе даже за пиво, потому что хетты обобрали меня до последнего медяка!

Я велел стражникам принести и зажечь сальный светильник, потому что дым от факелов ел мне глаза и был неприятен своим запахом. Они принесли и зажгли, а пока они ходили, я взял у них припрятанный жбан сирийского пива, которое они потихоньку потягивали в темноте через соломинку, пользуясь тем, что Хоремхеб пировал и блюстители порядка смотрели на все сквозь пальцы. Азиру, кряхтя и постанывая, сел на землю, и я пристроил ему в рот соломинку, чтобы он мог тянуть из жбана пиво, густое от ячменных зерен и солода. И пока он жадно пил, я рассматривал его в дрожащем свете светильника: волосы его были спутаны и поседели, а роскошная борода вырвана клочьями, кое-где вместе с кожей, оттого что хетты пытали его. Пальцы на руках были раздавлены, ногти черны от крови, ребра переломаны, так что он стонал при каждом вздохе и плевал кровью. Вдосталь напившись и отплевавшись, он взглянул на огонек светильника и сказал:

– Такой мягкий и милосердный свет как раз для моих усталых глаз, так долго пребывавших в темноте. Но огонек дрожит и скоро погаснет, совсем как жизнь человека. Все же спасибо тебе, Синухе, за свет и за пиво, я с радостью отдарил бы тебя, но ты же знаешь – мне нечего больше дарить, мои хеттские друзья в своей алчности выломали даже мои зубы, которые ты оправил в золото!

Легко быть мудрым напоследок. Поэтому мне не захотелось вспоминать, как я остерегал его против хеттов. Я просто взял его искалеченные руки в свои и держал их, а он, опустив гордую голову, заплакал, и горячие слезы лились из его оплывших, подбитых глаз мне на руки. Потом он сказал:

– Я не стыдился смеяться и радоваться перед тобой в дни веселья и славы, что же мне стыдиться своих слез в дни скорби? Но знай, Синухе, что я плачу не из-за себя или своего утраченного богатства, не из-за царств, хотя я всегда ревниво держался за власть и земные богатства. Нет, я плачу из-за моей жены Кефтиу, я плачу из-за моего старшего прекрасного сына и из-за моего маленького нежного сыночка, ибо и им предстоит завтра умереть вместе со мной.

– Азиру, царь Амурру! – ответил я ему. – Вспомни о Сирии, ставшей как одна разверстая гниющая могила из-за твоей жажды власти! Из-за тебя, Азиру, погибли тьмы людей, а поэтому только справедливо и правильно, чтобы тебя, потерпевшего поражение, казнили завтра утром. И может быть, правильно, что и твоя семья будет казнена вместе с тобой. Знай тем не менее, что я умолял Хоремхеба оставить жизнь твоей жене и сыновьям и предлагал ему богатые дары взамен, но он не согласился. Он не согласился, потому что хочет извести твое семя, и имя, и самую память о тебе в Сирии. Он не позволит даже предать твое тело могиле и хочет, чтобы его разорвали хищные звери. Он не желает, чтобы когда-нибудь потом люди собирались у твоей могилы ради дурного дела и клялись твоим именем, Азиру!

Выслушав меня, Азиру пришел в великий страх и сказал: