Египтолог

Он повел меня в свой кабинет, обогнул стол, остановился у книжной полки; начал вытаскивать одну из книг, потом задвинул ее обратно, потом опять вытащил; книга раскачивалась, опираясь на нижнюю кромку корешка, а Финнеран будто никак не мог решить, вынимать ее или нет. Оставив том в покое, он страдальчески вздохнул, повернулся ко мне и скрестил руки на груди. «Понимаете, это вопрос вашей, э, вашей…» Финнеран хотел было пригладить роскошные усы и пышные баки, но те по-прежнему существовали только на его портрете, висевшем тут же на стене. Увидев, что я смотрю на картину, он сказал: «Вы всегда гладко выбриты? Я, знаете, все никак не привыкну…» Он положил в пепельницу тлеющую сигару, рдеющую и кривую, словно пораженный молнией древесный ствол, и принялся дергать ту же книгу за корешок – туда-сюда, туда-сюда. Он попросил Иисуса сотворить кое-что с неким бостонским ирландцем-плотником. Опять и опять он вытаскивал и задвигал книгу с упорством фанатика, проклиная всех и вся.

«Что это за книга, Ч. К. Ф.?»

«Удойная христова мать, я зажарю его заживо», – пробормотал он, бешено двигая книгу вперед и назад.

«Привет, папочка. Встреча закончилась? – Маргарет неслышно вошла в кабинет, – Привет, Ральфи. Ну как, поладил с бостонскими плутократами?»

«Моя любимая, моя родная, – говорю я, – Ты – воплощенье непредставимой красоты!»

«Мы заняты, выкатывайся», – рычит вечно деловой хозяин дома, наподобие гориллы припав к полу и выпятив в нашу сторону ягодицы; оборачиваясь, я нахожу Ч. К. Ф. на коленях, он запрокинул голову и разглядывает нижнюю полку как раз под той книгой, которую массировал, когда вошла Маргарет.

«Роза нежнейшего цвета, – продолжил я, – терпкий весны аромат!» Именно такой, тысяча проклятий, она и была в тот день – и ни следа болезни. Мне следовало развернуться на месте, забыть о своем чудовищном покровителе и его неодолимых позывах, сжать ее в объятиях и… Я мог бы наброситься на нее прямо там, разобраться со всем на месте и в тот миг, когда не было на свете ничего важнее, забыть об остальном и добиться того, чтобы она стала моей женой. Нет, конечно, она бы ни за что не согласилась тогда – нет, ей нужен был мой триумф. Но она была столь свежа и чиста в тот день. И будет такой – если я добьюсь хоть какого-то успеха и смогу к ней вернуться.

«Извиняюсь за заминку, перферсор», – говорит Финнеран и призывает Инге, чтобы та увела Маргарет из комнаты и поволокла бродить по общественному парку дышать свежим воздухом. Стоило дубовой двери его логовища захлопнуться, как он поднялся с колен и начал исступленно дергать книгу взад-вперед. Мгновением позже кто-то поскребся под закрытой дверью, Финнерана скрючило, у него задергалась щека. Проорав что-то вроде «христовы печенки-селезенки!» (или похожую кельтско-католическую чушь), он вприпрыжку понесся к двери и обнаружил за ней спаниеля Маргарет, который сполна расплатился за вторжение.

«В конце-то концов!» – взревел Финнеран, возвращаясь к своему гипнотическому занятию, но тут книжная полка, повинуясь пружинному механизму под заторможенной книгой, внятно щелкнула и на дюйм сдвинулась с места. Финнеран уперся плечом в край книжного шкафа, повернул шестиполочное сооружение вокруг центральной оси, открыв проход настолько, чтобы мы смогли в него протиснуться, и поманил меня за собой. Когда шкаф за нами закрылся (очевидно, подчинившись все той же ненадежной пружине, которая в один прекрасный день выпустит нас наружу), Финнеран включил шеренгу электрических ламп.