Его батальон

Отдавая приказ, он старался следовать пунктам недавно введенного боевого устава пехоты, хотя у него и была своя, отработанная продолжительной практикой схема приказа. Но он покосился на ветврача, который озябшими пальцами что-то старательно корябал в своем блокноте, наверно записывая его слова. Впрочем, это комбата мало заботило: его внимание поглотил замысел боя, трудная, может быть, несбыточная возможность ворваться на высоту и одолеть на ней немцев. Он хотел бы побольше сказать о противнике, но он недостаточно знал о нем, система его огня не была раскрыта полностью, его огневые возможности тоже. Поставить задачи ротам не составляло труда, тут все было привычно, хотя комбата и не переставал беспокоить правый открытый фланг батальона. На случай неприятностей из-за этого фланга он приказал командиру девятой атаковать высоту уступом, с загнутым в сторону болотного бугра флангом – видно, это будет нелишне. Ему же он передавал один из двух пулеметов Ярощука, чем сразу же вызвал вспыльчивое несогласие младшего лейтенанта.

– Что ж их раскидывать! Так взвод, а то...

Комбат короткой паузой игнорировал его замечание и продолжал разъяснять задачи:

– Повторяю, главный замысел боя состоит в быстроте действий. Роты преодолевают болото броском, как можно скорее выходят на рубеж взвода Нагорного. Командир девятой! Ваша задача особенно важная – как можно глубже охватить высоту «Большую» справа и ни на минуту не упускать из виду высоту «Малую» за болотом.

– А если там немцы? – сказал с бруствера сидевший поодаль Кизевич.

– Если там немцы, вы не сможете осуществить охватный маневр. Тогда надо сперва сбивать немцев оттуда.

– Кем сбивать? Взводом?

– Это будет видно. В ходе боя.

Он еще не успел закончить отдачу приказа, как внизу, в наспех отрытой ячейке, завозился у телефона Чернорученко.

– Десятый вызывает.

С неудовольствием прервав разговор, комбат опустился на корточки и взял из рук телефониста трубку.

– Волошин, осталось пятнадцать минут. Я жду доклада о готовности, – раздраженно напомнил командир полка. – Что вы долго возитесь там? Оперативнее надо.

– Я отдаю боевой приказ, – сказал Волошин.

– Отдавайте и докладывайте. Ровно в шесть тридцать артиллерия должна открыть огонь.

– Я буду готов вовремя.

– Ну-ну. Я жду.

Комбат выпрямился в траншее и неожиданно для себя встретился взглядом с командиром восьмой Муратовым.

– Главный удар осуществляет восьмая, лейтенант Муратов.

– Как всегда, – неопределенно-глухо отозвался Муратов.

Волошин подумал: действительно, как всегда. Но что делать, такова участь всех частей и подразделений, находящихся в центре боевого порядка, которые в наступлении идут в лоб и теряют больше других. Зато в обороне больше достается фланговым, все неприятности обороняющихся обычно происходят на флангах.

– Какие вопросы? Что не ясно? – спросил комбат, взглянув на часы. Действительно, надо торопиться, его время было на исходе. Но все озабоченно молчали, в траншее сделалось очень тихо, только Круглов, забавляясь, бросал с бруствера комочки земли на лед.

– Если вопросов нет – по местам! – сказал комбат, с особой отчетливостью почувствовав, что уже совсем ничего не осталось. Осталось дождаться назначенной минуты и послать в небо гроздь зеленых ракет. Потом будет бой.

Командиры выскочили из траншеи и, придерживая на бегу полевые сумки, побежали в свои подразделения. В траншее стало свободнее, вместе с комбатом в ней остался Самохин, странный в своем службистском упрямстве ветврач, капитан Иванов со связистами. Из распахнутого блиндажа выглядывали связные – по одному от роты. Чернорученко жался в своей ячейке, а Круглов на бруствере, торопливо прикурив у Гутмана, сказал, обращаясь к комбату:

– Пойду, наверно, к Кизевичу. Гляжу, тут командиров хватает.

– Правильно! – одобрил Волошин, подумав, что в той отдаленной роте присутствие лишнего командира окажется весьма кстати. – Идите в девятую. Там, в случае чего...

– Ясно, – сказал комсорг и прощально взмахнул рукой. – Ну, пусть будет удача!

– Пусть, – согласился комбат и шагнул к Иванову. – Паша, как батарея?

– Батарея готова, – сказал Иванов, опуская от глаз бинокль, в который он рассматривал высоту. – Вот только еще не видать ни черта.

Он уже пристроился на бровке бруствера, усадив у ног телефониста, молоденького шустрого паренька в зеленой шинельке. Из-за борта полушубка капитана торчал уголок блокнота и таблицы стрельбы с заложенным в них карандашом. Никаких артприборов у Иванова не было, пристрелку, как всегда, он вел глазомерно, обходясь стареньким, обшарпанным биноклем.

– Да, еще темновато, – взглянув на высоту в бинокль, подтвердил Волошин.

– Еще минут двадцать надо. Пока рассветет. Вблизи видать, а даль вся в потемках. Куда же стрелять? Разрыва не увидишь.

– Надо, значит, подождать, – сказал лейтенант Самохин, запихивая в карманы гранаты. Затем он закинул за плечо ППШ и бросил комбату: – Ну я пошел в цепь.

– Значит, бросок, – напомнил на прощание Волошин. – Два броска – и чтоб на вершине! Только так, не иначе.

– Постараемся, товарищ капитан, – сказал лейтенант, легко выскакивая из траншеи.