Его батальон

Внизу опять зазуммерил телефон, и малоподвижное лицо Чернорученко напряглось, озабоченным взглядом телефонист поискал комбата.

– Вас.

Комбат взял трубку и, уже зная, какой услышит вопрос, сказал почти зло:

– Еще не готов. Как буду готов, доложу.

– Вы затягиваете время, вы срываете сроки атаки! – раздраженно заговорил командир полка. – Что за безобразие, капитан?

– Что время? Мне ни черта не видать! Артиллеристы еще не просматривают высоты.

– Глаза им протереть, твоим артиллеристам! – загремело в трубке. – Уже вполне рассвело, светлее не будет.

– Товарищ десятый, надо выждать еще десять минут, – спокойно сказал комбат. – Зачем же палить в божий свет как в копейку? Снаряды еще понадобятся.

– Вы просто не готовы, вы только ссылаетесь на артиллеристов! Вы не организовали атаку! – зло кричал командир полка, и Волошин почувствовал, с каким бы удовольствием он тоже перешел на крик. Но он изо всех сил старался сохранять спокойствие и не потерять самообладания, которое еще очень пригодится ему сегодня.

– Товарищ десятый! Действительно, я не готов. Как буду готов – доложу.

Он отпустил клапан и передал Чернорученко трубку, тут же столкнувшись со встревоженным взглядом майора.

– Это кто? Это из штаба дивизии?

– Это из штаба полка, – сказал Волошин.

Майор, промолчав, достал свои толстые старинные часы на белой серебряной цепочке.

– Осталось четыре минуты, – поеживаясь от волнения, сказал он чуть дрогнувшим голосом.

– Надо подождать, – сказал, отрываясь от бинокля, Иванов. – Еще ни черта не видать.

Комбат откинулся к задней стенке траншеи, он думал. Конечно, начинать артподготовку, когда еще не просматривалась вершина высоты, было нелепостью, но он знал также, что всякая задержка с атакой даром ему не пройдет. Уж Гунько взыщет, отведя на нем душу за все последние неудачи полка, особенно если к ним прибавится еще и неудача его батальона. Это уж точно. Тем не менее он решил с твердостью:

– Подождем!

Рядом в немом удивлении застыл майор.

– Как? Вы откладываете атаку?

– Да. На пятнадцать минут.

– Я протестую. Вы нарушаете приказ. Я буду докладывать.

– Можете докладывать, – спокойно сказал комбат. – Вы видите – темно. Куда же стрелять? Командир батареи не видит целей.

Майор рассеянно смотрел на него.

– Но приказ в шесть тридцать.

– Приказ отдавался ночью, когда вовсе было темно. Да вот не развиднело по приказу.

Ветврач обескураженно замолчал, сраженный очевидностью доводов комбата, но и игнорировать срок приказа он тоже не мог и рассеянно поглядывал на руку с лежавшими в ней часами.

Волошин тоже вынул часы – минутная стрелка неуклонно приближалась к шестерке, затем незаметно для глаза переползла ее, и внизу опять зазуммерил телефон.

– Скажи, что комбат ушел в цепь, – сказал Волошин, и Чернорученко, путаясь и заикаясь, стал объяснять в трубку отсутствие командира батальона.

– Так будет лучше. Ну как видимость, Паша? – спросил он Иванова.

– Еще бы десяток минут. Едва заметна стала траншея.

Волошин поднял бинокль.

– Видишь окончание траншеи, самый ее нижний отросток-ус? Там блиндаж или, может быть, дзот с пулеметом.

– Да, вижу. Вчера еще мои засекли.

– Далее на изломе траншеи еще пулемет, ночью засек сам. Этот самый опасный, на два склона работает.

– Вот его мы и прихлопнем, – уверенно сказал Иванов. – В первую очередь.

– Далее все по траншее. Там пулеметов пять-шесть. Надо накрыть.

– Попробуем.

– Ну и спираль Бруно. Хотя бы по одному попаданию на роту.

Не отрываясь от бинокля, Иванов скомандовал телефонисту:

– Батарея, к бою!

– Батарея, к бою, – как эхо тенорком отозвался внизу телефонист и ясными глазами из-под сбитой набекрень шапки посмотрел вверх на комбата, ожидая новых его команд.

– По пулемету... Гранатой, взрыватель осколочный... Заряд четвертый... Репер номер один левее ноль-сорок. Прицел сорок восемь. Первому один снаряд – зарядить!

Телефонист, передав все дословно, несколько секунд выжидал и наконец поднял на комбата все тот же ожидающий взгляд синих глаз.

– Первое готово! – почти пропел он.

– Ну что? – вопросительно взглянул на комбата Иванов. – Я готов.

Волошин решительно протянул руку к трубке. Чернорученко понимающе попросил дать «десятого».

– Я готов! – сказал комбат, как только услышал в трубке микрофонный щелчок клапана. Командир полка со стоном что-то вскричал, но комбат, упреждая его, вскинул левую руку по направлению к Гутману.

– Гутман, ракету!

Гутман был наготове и, хрустнув курком немецкой ракетницы, вскинул ее над головой.

Волошину показалось, что зеленая гроздь ракеты порхнула в тусклое небо мгновением раньше, чем хлопнул выстрел ракетницы, и красиво распустилась в высоте над чахлым кустарником болота.

– Огонь! – тотчас негромко скомандовал Иванов.

Секунду спустя сзади туго ударило в воздух, слабо отдавшись за лесом, и первый гаубичный снаряд, распарывая упругий воздух, прошел над головами. Потом на несколько секунд его ход где-то там замер, будто затерявшись в небе, но вот почти у самой макушки высоты возле траншеи обвально грохнул разрыв. Ветер, подхватив облако пыли, быстро понес ее наискось по склону.

14