Его Безумие

Сколько я так здесь просидела, не сосчитать, но очнулась, когда тишину разорвал звук шин.

Наконец.

Вышел из машины, и с минуту-другую мы смотрели друг на друга. В его голубых недовольных глазах излишек командирской строгости.

— Зайди вовнутрь, — хмуро произносит. — Что из «поезжай домой и ложись спать» тебе не ясно?

— Первое-то выполнила.

— Ты раздета.

Меньше всего меня волнует сей очевидный факт. Гораздо сложнее разведывать детали.

— Адам, — дрожу всем телом, комкая рукава. — Что ты с ним сделал?

— Ничего такого, чего бы он не заслужил, — четко отвечает. — Поднимайся в спальню.

— А ты?

— Я в душ.

— Можно с тобой? — кусаю до крови губу, чтобы вновь не разрыдаться. — И почему ты задержался?

Абсурднее вопроса и не задать. Молодец, Агата!

Еще бы спросила:

«А Андрей умирал в припадке?»

Полная несуразица. Очевидно же, что его прикончили до. Шутка шуткой, но надеюсь похороны организовывать не придется. Я сразу слягу, на том и завершим.

Адам приблизился ко мне, напрягся, затем встряхнул головой и передёрнул плечами, как будто просыпаясь ото сна.

— Ну пошли.

***

Вот уже целый час он с особым усердием смывал с меня чужие прикосновения, оставляя на коже красные следы.

— Перестань, — хнычу. — Достаточно!

— Не плачь.

Черт. Он хотел уберечь от своей маниакальной одержимости, остыть, не трогать и не наговорить лишнего. Лучше бы спать легла, не дожидаясь его.

— Если ты так будешь делать, — стараюсь говорить, как можно уверенно и убедительно, — то я уйду от тебя.

Вмиг и без того суровые черты лица заостряются, приобретая угрожающий вид.

— В глаза смотри! — холодные пальцы взяли меня за подбородок, приподняв его и смерив долгим, пристальным взглядом. — Повтори!

— Не кричи! — в тон ему. — Думаешь не смогу?

С вызовом смотрю на него.

— О милая, наивная Агата, — подхватывает под ягодицы, припечатывая к кафелю. — Надеешься убежать от грозного серого волка?

Усмехнулась, и истерически рассмеялась. Боже, мы точно сумасшедшие. Стоим друг друга.

— Не поймаешь, — обнимаю его за шею, скрещивая лодыжки за спиной. — Волчооонок.

Рычит от досады, не нравится ему это прозвище. Ну ничего, поглядим.

Он резко вставляет палец внутрь меня, вынуждая изнывать по его прикосновениям. Жаждать. Поддаваться порыву. Входит и выходит. И уже нет сил противостоять этому. Я бесстыдно насаживаюсь на него, прижимаясь губами к его виску и раскачивая бедрами, но он крепко сжимает, давая почувствовать свою эрекцию. И между тем вставляет другой… Мне стыдно за себя потому, как я с трудом подавливаю стон.

— Маленькая…хочу тебя, — на выдохе говорит. — Не представляешь насколько.

Его член заменяет пальцы, и он начинает, не спеша двигаться во мне, наслаждаясь… Покрывает поцелуями мое лицо, прикусывая мочку уха… Я полностью сосредотачиваюсь на своих ощущениях, забывая о всех невзгодах, отключая мозг, впадая в нирвану…

Дыхание учащается, когда размеренный ритм толкает нас выше и мы оба подходим к пику наслаждения.

— Адам! — кричу, и тело пронзает дрожь.

Он изливается горячим густым потоком, до последнего. До тех пор, пока я обессилено не повисаю на его шее.

Где-то в остатках разума, всплывает проверить свой цикл, но Адам не дает развить эту мысль.

Его последняя фраза заставляет встрепенуться и испуганно замереть.

— Ты больше не выйдешь из этого дома.

Глава 40

Eсли хoчешь

пoдчинить себе все,

пoдчини себя рaзуму.

Артур Шопенгауэр

Агата

Последнее время на меня наступила полная апатия вперемешку с безнадежностью и тупой болью в груди. Отрицание сменилось вялой покорностью, недовольство подавленностью. Я перестала принадлежать сама себе, будто бы вокруг создали кокон и залепили просветы внутри него, чтобы скрыть от солнца и не дать поглотить это чувство — свободы. Она стала иллюзорна, как и все в этом проклятом доме. Стены давили со всех сторон, навевая еще более мрачные мысли, разбивая надежды и планы.

Два раза ко мне приезжал психолог, задавая отнюдь не самые щекотливые вопросы, но и эти моменты казались отдушиной. Проводить какие-то часы с другим человеком, видеть его вживую это ли не благодать? Раньше я этого не ценила. Ныне же, все иначе.

Совершенно.

Он говорил, что интроекция — явление распространенное. Вслед за подобным временным упадком сил обязательно последует волна подъема. Спадет нервное напряжение, безразличие и головная боль. Нужно лишь найти во всем этом положительные аспекты.

Чушь.

Спустя пять месяцев, окружающее начала воспринимать как в тумане или полусне, погружаясь в странное состояние, из которого так и не могу выйти. А потом я перестала считать дни. Дни своего заточения.

Но сбежать пробовала. И не единожды.