Его безумная ярость

Рука дрожит, когда я ищу номер Бориса, и понимаю, что голос меня, скорее всего, тоже подведет.

Марк отставляет чашку и подходит ко мне. Ни черта не помогает – теперь я нервничаю еще больше. Он сжимает мое предплечье, и я дергаюсь, поднимая глаза.

– Может, тебе надо было в кофе валерьянки накапать?

Во взгляде Марка ни капли иронии, как и в словах. И, глядя в этот момент в темные глаза, понимаю, что от нас прежних не осталось ничего. Все действительно похоронено. Я не знаю человека, который стоит сейчас передо мной, а он не знает меня.

Мы сломались и собрались уже из других деталей. Но кожа в том месте, где он касается, горит, как и раньше. Рецепторы остались теми же, жаль, что их нельзя отключить. И наверняка они посылают нам одни и те же импульсы. Мы забыли, а тела нет. Звучит как фраза из дешевого фильма, но так и есть на самом деле. По-другому не объяснить реакцию на прикосновения, на взаимное желание, несмотря на все, оказаться в постели.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Марк, рассматривая меня теперь пристальнее, чуть склонив голову набок, но руку не убирает.

О нас я думаю, хотя никаких нас нет.

– О том, что мы продолжаем любить призраков.

– Что?

– Ты изменился.

– А ты сейчас смотришь на меня так, будто мы не провели вместе несколько часов, успев… поездить под пулями.

И успев переспать. Он хотел сказать сразу именно это, но, видимо, напоминание, когда мы наедине, как хождение по тонкому льду.

Снова перевожу взгляд на телефон, а Марк отпускает мою руку, но не отходит. Нажимаю на зеленый значок напротив имени Бориса и, кажется, даже задерживаю дыхание.

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – равнодушно говорит механический голос.

Марк все прекрасно слышит и усмехается.

– Еще звонить? – спрашиваю у него.

– Думаю, это бесполезно.

– И что тогда делать?

– А что бы ты, милая, делала, если бы меня не было рядом? – неожиданный вопрос выбивает меня из колеи еще больше.

На самом-то деле, я ведь справлялась без Марка столько времени, хотя казалось, что пропаду через день. Да, первое время помогала сестра, но потом я сама. Научилась, адаптировалась, сжимала зубы, но шла дальше.

– Я бы поехала к нему домой, – отвечаю, немного подумав.

– Через двадцать минут будь готова.

И снова никакой конкретики. Я даже не успеваю задать вопрос, как Марк идет к лестнице. Вскоре наверху хлопает дверь, и я снова остаюсь со своими мыслями.

Но, что странно, ни одна в голове не задерживается. Только вопрос: неужели Марк действительно собрался к Борису домой? Ведь если бы он вернулся в квартиру, то наверняка те, кто приставлен присматривать, уже доложили.

И тут меня в жар бросает от догадки. Но скорее от осознания, чем от страха. Не промышляет же Марк на досуге взломом с проникновением?

Только через секунду возвращается новая Милена, которая ради спокойствия и воссоединения с ребенком пойдет на все. Если бы лет пять назад кто сказал, что я соберусь влезть в квартиру соседа, то, уверена, ни я, ни Марк в это бы не поверили.

Суровые времена требуют неординарных решений. Вот если бы Миша собирался ломать замки, я бы даже не удивилась, но Марк…

Да, мы все-таки изменились.

– Ты готова?

Марк принял душ и переоделся, но даже в спортивном костюме он уже не выглядит тем Марком. Моим…

– Какие-то еще изменения? – вопросительно изгибает бровь, заметив мой взгляд. – Или мне больше идет костюм-тройка?

– Ты стал ядовитым, – отвечаю, уже идя к выходу.

– Это исключительно для выработки антител, чтобы никто больше не отравил.

Мы никогда за восемь лет так не разговаривали, как сегодня. Ни одной колкости, даже тени сарказма не было – только безграничная нежность.

В лифте мы молчим, но когда кабина останавливается на минус первом под буквой «Р», я спрашиваю:

– А машина?..

– У меня есть другая, – коротко бросает Марк и, выйдя на парковку, щелкает брелоком.

Мы снова едем к моему дому и молчим. Признаться, становится немного не по себе. Но две перестрелки за день, наверное, будет слишком, только все равно я оглядываюсь по сторонам.

– Милена, – я поворачиваюсь к Марку, который сосредоточенно смотрит на дорогу, – так почему ты не записала меня в свидетельство о рождении? По закону же могла в течение года после развода. И если бы я не оспорил в суде, то получала бы алименты, а не жила в квартире, где плитка от стен отваливается.

Он специально постоянно меняет темы, чтобы следить за моей реакцией, чтобы я не успела ничего придумать.

– Я боялась, что ты у меня ее заберешь, – отвечаю честно. – Кто я и кто ты.

– Правильно боялась, милая.

От его слов накрывает паника. Я готова выскочить из машины, на ближайшем автобусе ехать к сестре, а оттуда – на край света.

Марк бросает на меня быстрый взгляд, пока мы останавливаемся на светофоре, и говорит:

– Я верю тебе.

– Что? – не понимаю, к какой теме это относится, потому что уже, кажется, привыкаю к новой манере Марка не договаривать.

– Верю, что ребенок мой.

И снова никаких пояснений, почему такая резкая перемена.

– Почему? – задаю вполне логичный вопрос.