Его большой день

— Рассказал бы кто другой, — отвечаю я со смехом, — ни за что не поверил бы.

Старик дружески похлопал меня по плечу.

— То-то. Иной раз мы выдумкой считаем то, чего не знаем.

5. Петька

Я покоя не дал дяде Богдану, пока он в тот же день вечером не рассказал еще один случай с оленем.

Из леса веяло свежестью. У запруды с шумом падала вода. Хорошо было сидеть у ручья под вербой и слушать!

Дядя Богдан сперва завел речь о ручье. Когда он приехал сюда несколько лет назад, в Бистрице почти не водилась рыба. Глубокого места для нее не было. Дядя Богдан устроил запруду, и в ручье с тех пор развелось много форели. Старик явно гордился делом своих рук.

— А теперь я вам о Петьке расскажу, — сказал он, помолчав. — Уже май пришел, когда весенние посадки у нас закончились. Отправился я однажды осмотреть засаженные места. После обхода свернул в молодой ельничек. Отдохну там, думаю.

Но отдыхать не пришлось.

Вошел в ельник и вижу: убитая ланка, а возле нее олененок лежит. Со шкурки его пятнышки красивые еще не сошли. И жалобно так мекает.

У меня сердце сжалось.

Осмотрел я ланку. Пуля угодила ей в живот. Околела ланка, должно быть, что-нибудь около полуночи.

И сомневаться нечего: браконьеры!

Поверите ли, выругался я, сдержаться не мог.

Олененок не шевелился. Только попискивал.

«Наверное, проголодался ты, бедняжка», — сказал я ему. А он пищит еще жалобней, словно мне поддакивает. Взял я его на руки и айда с ним вниз, в долину. Путь шел мимо питомника. Туда собирался ненадолго зайти: женщины готовили рассаду на следующий день.

Положил я малыша среди трехлетних елочек, не успел отойти, а он вскочил на тонкие ножки и за мной побрел. Пошатывается от слабости, еле ноги передвигает.

Не стал я задерживаться в питомнике. Дома, в лесничестве, детишки олененку страшно обрадовались. Крик на весь дом поднялся. Ребята готовы были хоть сейчас затеять с ним игру.

«Погодите, дети, — говорю; — он ведь голодный! Накормить его сперва надо».

Налил я в бутылку молока разведенного, соску насадил. Стал олененок молоко пить и выпил все до капельки.

Когда я вынес сытого олененка в сад на солнышко, прибежал мой старшенький, Каролко.

«Папочка, — говорит он, — давай назовем его Петькой!»

Я не спрашивал, почему детишкам так олененка назвать вздумалось. Согласился. Кличка эта так за ним навсегда и осталась…

У Петьки прибывали силы прямо не по дням, а по часам. Никого он не боялся, позволял себя гладить, за нами по пятам бегал. Привык он ходить на кухню и, завидев издали бутылку молока, бежал к ней. А как хорошо свое имя знал!

И с моим охотничьим псом Ериком Петька сдружился. Ели они вместе. Петька — овес, Ерик — свою еду. Иной раз олененку захочется собачью еду попробовать, умный Ерик посторонится и подпустит Петьку к миске. Лизнет олененок разок-другой и к своей кормушке отходит.

Шло время, белые пятнышки на шкурке Петьки пропадать начали. Мех его стал красивый, рыжевато-коричневый.

Превратился Петька незаметно из олененка в молодого оленя, начал за мной в лес ходить. Мы с Ериком на куропаток охотимся, а Петька на лужайке пасется. Пойдем дальше, Петька за нами бежит. Остановимся, Петька на новом месте пасется, а нас все-таки из виду не упускает. Сяду я слегка перекусить, а Петька ко мне уже галопом мчится. Для него я всегда краюшку хлеба с солью прихватывал. Какое это лакомство для Петьки было! И еще одно ему очень нравилось. Любил я после еды закурить. Я курю, а олень глаз с сигареты не спускает, ждет терпеливо, пока я окурок в траву брошу. Потом еще подождет, пока огонек погаснет и — цап! Окурка как не бывало!.. Не смейтесь! Очень любил Петька табак. И другие животные его любят, вы это еще увидите!.. Так вот, угощу его сигаретой, и он долго потом облизывается.

На втором году выросли у Петьки рожки, а еще через год — разветвились. Время шло, и выросли у него могучие рога, отливающие перламутром. И он, честное слово, свою силу понимал. Все чаще и чаще убегал в лес один, бродил там, но под вечер всегда домой возвращался. А когда я из дому уходил, находил меня в лесу по следу и всегда получал от меня угощение: то хлеб с солью, то сахару кусочек.

На третий год к осени стал Петька очень раздражительным, озорным, ничего в покое не оставлял. То копну сена на лужайке разрушит, то на муравейник в лесу накинется, рогами его бодает.

Я понимал, что с ним происходит: близилось время оленьего гона.

«Лишь бы он на людей не вздумал кидаться», — озабоченно говорила мне жена.

«Не бойся, он людей любит», — успокаивал я жену, а сам в душе все-таки сомневался. Что, как чужого человека в лесу встретит? Плохо тому, пожалуй, придется!