Его большой день

А в горы медленно, но уверенно пробиралась зима. Часто шел дождь, смешиваясь со снегом в отвратительную кашу.

Бача Брнчала сложил цедилки в мешок и отправился в долину. Пастух Матуш уже давно перестал быть пастухом. Он участвовал в боевых действиях отряда и совсем не собирался возвращаться в село с овцами.

— И мне что-то неохота, — пожимал плечами Брнчала. — Но что поделаешь? Ведь овцы зимой здесь подохнут. Погибнут.

— А мы их поедим! — рассмеялись партизаны, хотя говорили совершенно серьезно.

— Да, ведь и так их уже немного осталось, — махнул рукой бача. — Из отары, что я пригнал сюда весной, половину мы, пожалуй, съели.

До сих пор отряду не приходилось заботиться о провианте. Бача давно перестал носить сыр в село, которое находилось, как говорил Брнчала, в другом мире. Сыр, жинчица, а порой и овца — все это доставалось партизанам.

Но теперь, когда не станет ни сыра, ни мяса, для отряда наступят тяжелые времена. Снегу выпадет выше метра, и в села попасть будет трудно. Придется прекратить вылазки. Зима отрежет их от долин.

А что потом?..

Как перезимовать?

— Послушайте, бача, несколько овец надо оставить, — решительно сказал Шимак: в штабе уже давно решили, что не дадут увести в село всех овец.

— И так газды мне уши оторвут и от должности бачи откажут, — защищался Брнчала.

Не то чтобы он не хотел оставить, нет, но в другие годы скряги газды даже только что родившихся ягнят собирали и пересчитывали. Он вообще не представлял себе, чем это кончится. Прийти вниз, в другой мир, с пустыми руками. Это катастрофа.

— Ничего вам не сделают, бача. А если немцы съедят баранину, кого тогда будут скареды газды ругать, а?

— Оставайся здесь с отарой, — предложил Хорват.

— Сколько у тебя овец? — спросил Никита.

— Немного больше тридцати осталось.

— Если хотите по-хорошему, можете увести вниз половину, — таково было последнее слово командира отряда.

— Это не имеет смысла, — засмеялся Хорват. — Ей-богу, не имеет.

Он был прав. И Брнчала предпочел остаться с овцами наверху.

Партизаны старались отблагодарить бачу. Ведь сколько забот у них отпало.

— Построим для них сарай, чтоб не померзли, — решили они.

Но пока выстроили сарай, стало плохо с пастьбой, травы с каждым днем становилось все меньше…

Овцы выдержали до конца декабря. Те, что остались напоследок, исхудали так, что превратились в кожу и кости.

— Последнюю заколем на рождество, — решил Шимак.

В сочельник выпало много снегу. Ветер, дувший временами с дикой силой, вздымал снег вихрем и наметал высокие сугробы. Горные сосны выше лагеря засыпало совсем. Ели и пихты внизу были с наветренной стороны покрыты смерзшимся снегом и казались сделанными из сахара. Порой раздавался сильный треск: ветки, не выдержав тяжести, ломались.

— Ну и лютая зима! — чертыхались партизаны, сидя у огня в землянках.

Не беда, что глаза воспалились от едкого дыма. Главное, что руки и ноги не мерзнут и ветер не забирается под одежду. Перед каждым стояла миска с гуляшом, приготовленным из последней овцы. Негустой был гуляш, но от него хоть пахло бараниной.

Так они отметили рождество. Никто не поставил рождественской елочки, потому что пихт и елей здесь было и так вдоволь, да еще каких красивых, сверкающих инеем и, как ватой, окутанных снегом.

Все вспоминали о своих близких: как им живется? Здоровы ли? Не голодны?

Лидке, быстро привыкший к партизанской жизни, привязался к мальчишкам. Он говорил:

— У меня дома такой же сын… — А потом тихим, грустным голосом добавлял: — Если он еще жив.

И в этот вечер он все вздыхал:

— Только бы они были живы…

— А почему бы им не жить? — спрашивали мальчишки.

— Вену часто бомбят…

— Дядя Лидке, а почему бывают войны? — спросил Габриель.

Вопрос этот мучил его давно.

— Эх, — махнул рукой старый Лидке, — черт его знает… Пошли они все к дьяволу!.. Все! Нам, рабочим, они ни к чему!

Хорват слышал все это и решил вмешаться в разговор:

— И эта? — спросил он. И, увидев, что Лидке не понял, добавил: — И эта война?

— Да… Все! — Глаза венца гневно сверкнули. Они уже не казались такими усталыми.

— Эта война, Вальтер, в конце концов освободит мир от большого зла. Но когда-нибудь войны совсем прекратятся. Когда рабочие всего мира поймут друг друга и объединятся. И если уж тогда кто-нибудь задумает гнать людей на войну, мы им покажем, где раки зимуют.

Никита покуривал, теребя бородку, которая выросла у него здесь в партизанском лагере. Он слушал и думал: «Молодец, правильно говорит…»

Когда Хорват умолк, он сказал:

— Мы боремся за то, чтобы войны не было больше никогда. Человечество может обойтись без войн. Мы и этой войны не хотели, да немцы напали на нас вероломно.

— Но война уже скоро кончится, — добавил Хорват. — Вот только зиму переждать.

— Эх… — махнул рукой Выдра, лежавший на нарах. — Кто знает, как она кончится и доживем ли мы до ее конца.

Хорват встал, подошел совсем близко к парам и, глядя на Выдру, решительным голосом сказал:

— Как ты можешь сомневаться, черт возьми!.. Победим мы, и ничто уже им не поможет, никакое секретное оружие. Нет такого оружия. Слышишь? Ведь мы не одни! Нас много.