Ego - эхо

Словно дрожь воды твое Имя

Всколыхнет мое озеро грусти.

То летит ко мне твое Имя...

Омывает слеза твое Имя

Ветер каплей в моих ладонях

И ловлю, ловлю твое Имя...

Тогда я спрашиваю:

-А мама у меня есть?

А он говорит как-то неуверенно, как будто сам себя боится:

-Она хочет самостоятельности, потому уехала от тебя, от бабушки. И от меня. - А потом шепотом добавляет:

-Здесь большой город, можно затеряться.

-Почему затеряться?

-Мы только не живем вместе, а мы вместе... Мы все вместе...

И он тает, исчезает.

Проснуться не могу, меня душит живой страх - мурашки бегают по спине. Все это касается меня, потому что страх превращается в лохматого медведя с огромной пастью. Медведь - у стола, а я - маленький кузнечик прыгаю голая на голом столе, меня видно, потому что из медвежьих глаз выходят острые лучи и просвечивают до коликов мои кузнечьи кишки. Я просыпаюсь, когда он нацеливается, чтобы смять меня своей лапой, и через несколько лет узнаю его в следователе, который будет меня "допрашивать".

А сейчас просыпаюсь от собственного крика, и живые мурашки от нахлынувшего страха наяву...

СЕРГЕЙ ДЕД И БАБУШКА ОЛЯ

прелюдия шестнадцатая

-П

очему наша Крошка так сильно лает, прямо заливается, а теперь завизжала? Ой, баушка, что это? Мне страшно, зажги лампу, баушка!

-Спи, внученька с Богом. Сейчас она перестанет...

-Ты всегда как скажешь, так и бывает: сказала, что дашь сахару и дала. Вот, он до сих пор у меня целый, смотри.

-Спи, внученька, и скушай его, а то затеряешь.

-Что ты, баушка, я завтра расколю его совсем маленькими кирпичиками и буду, как ты, угощать всех.

-Ну, спи, спи, дариня моя, так Бог делал, пример показывал.

-Правда? А ты Богу веришь?

-А как же, гляди, иконки-то висят.

-А иконки и Бог - одно и то же, это его карточки?

-Ну, может быть, и не одно и то же, иконки люди рисуют, и храмы строят люди. Они могут и ошибиться, и сломать, и выбросить. А Бог - он есть, он и остается.

-Сегодня, баушк, ты правильно сказала: "Спи с Богом", я и усну сразу-сразу, а вчера ты заговорилась с тетей Павлиной и ответила мне: "Спи пожалуйста". Я всю ночь потом плакала.

-Верусенька, что ты, Господь с тобой, спи, деточка.

-Ты почему не ездишь в церковь?

-Далеко, Верусенька. Дел много по дому.

-А Бог - человек?

-Бог - он дух святой. Он - в человеке. Он дал людям жизнь и отправил на землю... Вся красота природы - Бог. Ну спи, внученька.

Самой себе: "Вот это - да! Я человек, значит, и во мне Бог? И снова к бабушке:

-Ну, баушка, ну только скажи одно словечко, почему мы хорошо живем, и сахару ты дала, и в колхоз нас не гонят, а Неля умирает, и Олечка на червяка похожа, даже в земле копается, я видела, и ест ее, как червячек все равно. А тетя Павлина сердится, только и ругается.

-Поздно уже, внученька, завтра, как солнышко взойдет, все и узнаешь. Светлее - виднее. Ладно?

И правда, Крошка перестала лаять, бабушка правду сказала. Она же выходила на крыльцо, с кем-то разговаривала ночью. Значит, ночью не все спят. А все равно темно и жутко. Корова замычала за Павлининым двором, значит - в Милином. У Мили корова дома. Потому что в Милин двор еще не дошли люди из колхоза - завтра дойдут. А в Павлинин дошли уже. А может, они сейчас пришли к Миле? Поэтому в Павлинином и тихо?

В Павлином теперь совсем тишина: корову забрали в колхоз и лошадь тоже. Но лошадь немножко раньше. Павлина не давала, и Айна не давал, - тащили обратно, плакали, кричали, дрались. И лошадь упиралась, помогала им, а колхозные все равно увели, потому что их было больше, и они были крепкие, я видела. А Павлина и Айна - они худые и слабые.

Айна потом пошел в колхоз, потому что они голодали. А Павлина все плакала и бранилась по-немецки. Неля ее лежала на стеклянной веранде - у нас такой нет, а утром ее вынесут голую на солнце запекать; она тонкая-тонкая и серая, как без листьев ветка, лежит на одеяле, а ручки и ножки тоже как ветки, только еще тоньше, как прутики с сучками, лежат отдельно, не шевелятся. А Неля глаза откроет и как говорит ими, а языком - нет. Я этот сахар лучше ей отнесу завтра, если бабушка пустит к ним, а то скоро Неля умрет. Папа ее уже умер. А брат их, Айна, когда приходит с работы, то молчит все, потому что ему, наверно, стыдно, что он тогда дрался из-за лошади. А теперь, может, ему и нравится в колхозе работать, потому что хлеба дают...

Павлина молчит. А что она скажет? Они умирают. Каждый день. Или она что-нибудь по-немецки ругательное скажет. Это, наверное, ночью с нею разговаривала бабушка, только бабушка сначала ойкнула, а потом шептаться стала. Павлина часто заходит что-нибудь попросить, мы считаемся богатыми.