Его и ее

Оборачиваюсь и вижу, что он прав. Большинство ламп уже горят тусклым светом, и, похоже, персонал собирается уходить.

— Жаль, — говорю я и тянусь через стол, почти касаясь его руки. — Но ведь можно проверить мини-бар в моем номере?

Он отдергивает руку и поднимает ее, указывая на кольцо на пальце.

— Я женат, помнишь?

Его отказ меня немного ранит, и я произношу слова, о которых наверняка буду сожалеть:

— Раньше тебе это никогда не мешало.

Его лицо растягивается в вежливой извиняющейся улыбке, от чего мне становится еще хуже.

— Тогда было по-другому. Теперь у нас дети, это все меняет. Это изменило нас, — говорит он.

Когда тебя опекают, это еще больнее, чем когда тебе отказывают, и он говорит то, что я и так знаю. Появление дочери тоже изменило мою жизнь, пока я ее не потеряла. Я никогда не говорю о том, что случилось, с коллегами, да и вообще с кем бы то ни было.

Во время беременности я работала в приложении отдела «Искусство и развлечения» — это подразделение находится на самом верхнем этаже «Би-би-си», так что большинство сотрудников отдела новостей редко меня видели. А если и видели, возможно, просто считали, что я поправилась. Беременность протекала с осложнениями, и поэтому в течение нескольких последних месяцев я неделями находилась дома, не вставая с кровати. Так что многие вообще не знали, что я беременна. Или что моя дочь умерла через три месяца после рождения.

Интересно, знает ли Ричард. Наверное, нет, поскольку он достает телефон и начинает листать бесконечные фото двух хорошеньких девочек-блондинок. Похоже, ему очень хочется поделиться со мной тем, чего, по его мнению, мне не хватает.

— Какие красивые, — говорю я на полном серьезе.

Он улыбается еще шире.

— Внешне они пошли в свою маму.

У меня снова перехватывает дыхание. Не помню, чтобы Ричард когда-либо раньше упоминал свою жену, хотя я знала, что он женат. И что плохого, если мужчина любит жену и детей. Думаю, создание семьи только сближает некоторые пары, а не разъединяет их. Но именно сейчас для меня это лишнее напоминание о том, чего у меня нет.

— Ну ладно, спокойной ночи, — говорю я и собираюсь уходить. — Для твоего сведения: кроме выпивки, тебе никто ничего не предлагал.

Я выдавливаю улыбку, он тоже. Всегда плохо расставаться с коллегой с чувством неловкости, особенно с тем, кто решает, будешь ты выглядеть хорошо или плохо на экране перед миллионной аудиторией.

Под этим предлогом я в одиночку совершаю набег на мини-бар в моем номере. Ассортимент не блещет ни количеством, ни качеством, но вполне сойдет, чтобы на ночь пропустить стаканчик-другой. Я сижу на кровати, ем дорогущие плитки шоколада, пью из миниатюрных бутылочек и размышляю о том, как я сюда попала. Сорок восемь часов назад я была ведущей программы новостей на «Би-би-си». Моя личная жизнь, может, и шла наперекосяк, но по крайней мере у меня была карьера. Теперь я в прямом смысле вернулась туда, откуда начинала, в деревню, в которой выросла, и веду репортаж о девочке, которую знала по школе. Это девочка причинила мне боль, затем выросла в женщину, которая пыталась снова причинить мне боль, спустя годы после вечера, навсегда положившего конец нашей хрупкой дружбе.

Недавно Рейчел позвонила мне совершенно неожиданно, я даже толком не понимаю, как она узнала мой номер. Она сказала, что у ее благотворительной организации проблемы, и попросила меня оказать ей помощь и провести мероприятие. Когда я отказалась — подозревая, что если у организации проблемы, то, скорее всего, по ее вине, — она пришла на «Би-би-си». Она ждала меня в главной приемной, а затем намекнула, что у нее кое-что на меня есть. Она добавила, что если это увидят люди — моей карьере конец.

Я все равно отказалась.

Мне хочется еще выпить, но мини-бар уже пуст, и я решаю лечь спать. Через несколько часов мне надо снова выходить в эфир, так что лучше немного поспать, если получится.

Я принимаю душ. Иногда во время освещения таких историй начинает казаться, что тлетворный запах смерти въелся в кожу и в волосы и его надо смыть обжигающе горячей водой. Не знаю, сколько я пробыла в ванной, но, когда выхожу, пустые бутылки и обертки от шоколада лежат в мусорной корзине, а постель расстелена и ждет меня.

Это странно, поскольку я действительно не помню, что делала это, а в этой гостинице постели не готовят ко сну.

Наверное, я более пьяна, чем думала.

Залезаю под простыни, выключаю свет и вырубаюсь, как только касаюсь головой подушки.

Он

Вторник 23.55