Его маленькая слабость

Прихватив Невеличку за подбородок, припираю ее всем телом к дверному косяку, вызывая сдавленный стон.

— Соблазнить пьяного мужика!

Размыкает свои пухлые губки, будто слова подобрать пытается, заливается краской и тут же закрывает ротик.

Все верно. Ей и сказать-то нечего.

А я уже весь внимание. Смотрю сверху вниз на раскрасневшиеся щечки. Как трепещут темные реснички над ними. Тонкие пальцы подрагивают, сжимая на груди одеяло. Аня закусывает губу, явно стараясь не расплакаться, а в моей голове возникают яркие образы того, как еще несколько часов я жадно целовал их.

Моя теория не сработала. Утолив свой голод, я не перестал быть одержимым ею. Как бы ни наоборот. Это безумие словно усилилось во сто крат. Это и бесит.

Подаюсь вперед и прихватываю зубами терзаемую губку, подхватывая Анюту под бедра. Одеяло падает, и она остается в моих руках полностью обнаженная. Целую ее кожу, не в силах противиться соблазну.

Это ведь все она.

Клянусь, ведьма! Не могу оторваться.

— Что ты со мной сделала? — рычу тихо, осыпая ее шею короткими поцелуями. — Я тобой надышаться не могу!

— Я не хотела, — шепчет, зарываясь острыми пальчиками в мои волосы.

— Разве? А мне показалось, ты очень даже хотела.

— Вы злитесь?

— Очень.

— Тогда почему продолжаете целовать?

— Потому что не могу остановиться.

Она вдруг обхватывает мое лицо своими ладонями и вынуждает поднять взгляд. Нерешительно тянется к моим губам своими и всего на секунду касается. Прикрываю от удовольствия глаза, расслабляясь.

— Нет. Вы не злитесь, — шепчет мне в уголок рта. — Это не похоже на злость.

Ерзает в моих руках, давая понять, что она знает о том, что я возбужден:

— Это желание.

Хмурюсь. А она проходится по образовавшимся на моем лбу складкам своим тонким пальчиком:

— А это скорее растерянность. Нежели злость.

— Похоже, ты слишком хорошо меня изучила, — говорю спокойно, стараясь не выдавать никаких эмоций голосом.

— И вас это пугает, — все же угадывает мои чувства маленькая ведьма.

Она так нежно поглаживает мою голову, что у меня ком в горле образуется. Заглядываю в невидящие глаза.

За что мне это?

Она вдруг обвивает мою шею руками и притягивает голову к своей груди. Не противлюсь. Кажется это то, чего я хочу сейчас больше всего.

Она молча обнимает меня, продолжая поглаживать мои волосы.

Я уже не раз думал о том, что эта незрячая птичка знает меня куда лучше всех прочих, вполне себе зрячих, и к тому же, как я считал вполне близких мне людей. Но это утро принесло мне еще одно открытие. Кажется, она понимает меня даже лучше, чем я сам.

Сквозь мерное биение ее сердца до меня доносятся голоса из-за двери. И постоянное упоминание имени моей Невелички немало раздражает.

— Похоже, Глеб Виталич ее все же вытурил! — довольно вещает Надежда, прямо за дверью в мою комнату. — Я же говорила, он ее долго не вытерпит.

— Так вещи-то на месте, — отзывается Лара.

— Витюша проболтался, что Глеб Виталич вчера ее по магазинам прокатил. Может приданого подкупил и отправил с чистой совестью.

Пока она такая невесомая в моих руках, я даже представить не могу, как мог бы ее куда-то отправить. Хочется просто голыми руками придушить каждого, кто в ее сторону даже просто смотрит недобро.

Отлипаю от Аниной груди и опускаю девушку на ноги:

— Побудь здесь, — бормочу я, чувствуя, как снова начинаю злиться. И в этот раз это совершенно точно злость. — Я разберусь.

— Глеб, — шепчет Аня, ловя меня за руку. — Не ругайся. Они хотят, чтобы тебе было лучше.

Конечно, она тоже слышала. И это бесит меня еще сильнее.

— Я сам буду решать, что для меня лучше, — подхватываю со стула спортивки и выхожу из комнаты.

— Ой, Глеб Виталич, доброе утро! — лепечет Надежда, и из кухни тут же выглядывает Лара вместе со своим вечным прихвостнем – Гариком.

— Куда ты ее дел? — спрашивает Лара, и я замечаю некую нервозность во взгляде сестры.

Неужто и правда волнуется за подругу.

— Да погодите вы, Лариса Ивановна! Пусть хозяин хоть позавтракает. Он же из-за этой девицы даже есть нормально не мог. Чего бы вам хотелось?

Сверлю домработницу гневным взглядом, пытаясь припомнить хоть одно доброе слово от нее, не сдобренное чрезмерной лестью. И не могу.

— Мне бы хотелось, — начинаю я ровным тоном, — сегодня с вами попрощаться, Надежда.

— Вы куда-то уезжаете? — непонимающе переспрашивает женщина.

— Нет. Вы уезжаете, Надя. Из моего дома. Навсегда. Попрошу вас больше не возвращаться.

На меня уставились три пары ошалелых глаз.

— Это как же? — все же решается домработница. — За что же? Разве я плохо исполняю свои обязательства?

— Отлично исполняете. Я бы даже сказал, вы слишком много на себя берете. Помнится, я уже не раз говорил вам о субординации. Тоже относится и к моим гостям. Когда вы ставите себя выше гостя в моем доме — вы ставите себя выше меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Да нет же! — тут же бросается спорить неугомонная женщина. — Чтобы я…

— Довольно! — громыхает мой голос. — Лара, будь добра, проводи нашу бывшую домработницу. Отвези ее до дома с комфортом. Все же она столько лет проработала у нас.