Его маленькое (не) счастье

— То есть я еще и виновата? — возмущается она, почти топая ногой. Разворачивается и, как всегда, сбегает. А я так и остаюсь стоять возле окна в чужой спальне. Сегодня я настолько вымотан, что не хочу решать эту проблему. Сил нет от слова совсем. Пусть попсихует, договорится со своими тараканами, придет в себя и, наконец, начнёт рассуждать здраво.

ГЛАВА 31

ГЛАВА 31

Алиса

Не хочу с ним разговаривать. Не могу даже видеть его. Мне хочется кричать и скандалить. Мне хочется рыдать, мне хочется уйти из дома и побыть одной, но больше всего хочется кинуться в его объятья и все забыть. Просто стереть себе память и забыть, как он обнимал эту курицу. Может, я малолетняя дура, но я все видела своими глазами.

Запираюсь в своей комнате, быстро принимаю душ, сушу волосы, надеваю голубые джинсы, белый свитер, собираю волосы в хвост и выхожу. Мне хочется видеть Леру. Зайка болеет, и я переживаю. Заглядываю к ней в комнату, тишина, спит. Ладно. Настроения нет, но я спускаюсь вниз и иду на кухню.

Платон в гостиной, и, как бы я ни злилась, сердце сжимается в присутствии этого мужчины. Он разговаривает по телефону и наблюдает за мной. Сначала прохожу мимо, а потом останавливаюсь, возвращаясь. Присаживаюсь на подлокотник кресла, жду, когда он закончит разговор с Мироном по работе. Смотрю в окно, но чувствую на себе его взгляд.

Гад! Ну что ему стоит признать свою неправоту?

Но, видимо, так проще. Иметь меня, как удобную куклу… В горле снова образовывается ком. Горько. Не хочу так о нем думать, но… Закрываю глаза, дышу. Я не буду плакать. Не буду… Обнимаю себя руками, прячась от его пронзительного взгляда.

— Что можно кушать Лере? — спрашиваю, как только он заканчивает разговор.

— Можно овсянку, но она не будет ее есть, — спокойно отвечает Платон. Так спокойно, словно мы не ругались. Делая вид, что снисходителен к моим капризам. Видимо, я ничего не понимаю в отношениях.

Это все нормально?

Объясните мне, дуре, кто-нибудь?

Сашки нет, и Миланы…

— Может, куриный бульон с сухариками? Она вроде любит.

— Можно.

Разворачиваюсь, направляюсь на кухню, Платон за мной.

— Я кисель ей сварю, — поясняет он.

— Можно я сама? — как можно спокойнее спрашиваю. Не выдержу с ним на одной кухне. Либо расплачусь, либо раскричусь. — Я хотела бы остаться на кухне одна, — прошу, отворачиваясь к холодильнику. Платон долго молчит, снова прожигая меня взглядом, а потом разворачивается и выходит.

Я всё-таки плачу.

Проклятые слёзы скатываются из глаз. Какой ты, оказывается, жестокий, Платон Вертинский!

Утираю слезы. Собираюсь. Начиная готовить. Варю бульон из курицы, процеживаю. Лерка не любит варёные овощи. Сама делаю гренки и варю кисель из ягод, благо Миланка запасливая, и в ее морозилке много всего. Аккуратно составляю все на специальный столик-поднос и несу наверх. Хочется порадовать Валерию.

Толкаю бедром дверь, прохожу в спальню. Лерка уже не спит, сонно водит пальчиком по экрану планшета. Такая зайка. Хочется зацеловать.

— Привет! — улыбаюсь, пытаясь поднять ребенку настроение. — Я тебе кое-что принесла. Готовила сама, но без паники, — усмехаюсь, ставлю поднос на кровать. — Все получилось. Все, как ты любишь.

Лерка хмурится, осматривая еду.

— Не хочешь, кушать? — сажусь рядом с ней, поправляю подушки, чтобы ей было удобнее.

— Хочу, спасибо, — отстранённо отвечает она, берет сухарик, кидая его в бульон. Мешает, глядя в тарелку.

— Ну, что ты, зайка? Плохо себя чувствуешь? — поглаживаю по плечу. Мне так жаль ее. Лерка всегда задорная, непоседа, болтушка.

— Нормально я себя чувствую, — словно обиженная, говорит и кидает еще сухарик в суп, так и не кушая.

— А что тогда с настроением?

— Ничего, — отворачивается от меня. Отчаянно не понимаю, что происходит. Мы всегда дружили. Лерка мне родная, я ее с рождения нянчу, и мы никогда не ругались.

— Лер, — слегка толкаю ее плечом. — Ну ты что? Обиделась на меня?

— Нет, но… — берет стакан, отпивает немного киселя.

— Лера! — щекочу ее, но она даже не улыбается, просто отодвигается от меня подальше. Неприятно. — Мне уйти?

Она пожимает плечами, не смотря на меня.

— Лера, я чем-то тебя обидела? — мне вновь хочется рыдать. Ну не может ребёнок за один день так измениться.

— Вы правда поженитесь с папой? — вдруг спрашивает она. Ох. Если бы я знала. Еще вчера я могла уверенно ответить на этот вопрос, а сейчас…

— А при чем здесь это?

— Мама сказала, что вы поженитесь, ты родишь ляльку, и папа будет любить ее больше меня. А тебе я вообще не дочь, и ты про меня забудешь, — всхлипывает Лера, а я теряю дар речи. В моей голове только один вопрос: Марьяна нормальная? Хочется позвонить ей и сказать, какая же она тварь! Зачем говорить ребёнку такие вещи?

— Лерочка, — беру поднос, отставляю его на тумбу и насильно обнимаю зайку. Она дёргается, пытаясь вырваться, но я не отпускаю, заваливаясь с ней на кровать.

— Пусти! — Насильно ее целую, куда попаду. — Ну, Алиса! Алиса! — уже смеется.

— Послушай меня. Каждый человек имеет право высказаться? Правильно?

— Правильно.