Его Медвежество и прочие неприятности

— Лошадью займись, — рыкнул на восторженного стражника.

И этот туда же! Унявшаяся в дороге злость вновь отрастила когти.

Игнорируя попадавшихся на пути слуг, он широким шагом следовал в покои лэрди. Первый этаж, второй, поворот в левое крыло, и он толкнул нужную дверь.

Тихий смех оборвался стуком гребня об пол.

— Выйди, — все что смог выдавить из себя, не отрывая взгляда от собственной жены.

— Но, лэрд, моя госпожа… Нельзя… — служанка лепетала что-то о приличиях и времени, но Бьерн не разбирал.

По девушке текли ручейки чистого золота, обнимали хрупкие плечи и спадали вниз, на темную шерсть шкуры. Пламя свечей бликами играло в изгибах упругих локонов, и казалось, что волосы не уступают сиянием языкам огня.

— Все хорошо, Дорис, — нежные пальчики тронули локоть служанки, — делай, как велит лэрд.

— Но, госпожа…

Быстрый взгляд в его сторону — как лезвием полоснула!

— Все хорошо.

Служанка боялась больше, чем девчонка. Колотилась от страха, но с оглядкой покинула госпожу лишь после ее второй просьбы. Дверь мягко хлопнула, оставляя лэрди в клетке с разъяренным зверем.

Недолго думая, Бьерн шагнул вперед. Ломало от желания намотать золотые локоны на кулак и, демон его раздери, он это сделает, пользуясь своим законным правом!

Лэрди вскочила на ноги, расправляя плечи и вскидывая голову. Как будто могла остановить его!

— Решили, кроме всего прочего, взять на себя и мой досуг?! — прорычал, приближаясь вплотную. Ну же, хотя бы полшага назад, но нет, девчонка и не подумала отступать! Прищурила свои глазищи и вдруг как фыркнет. Да с такой брезгливостью!

— Ваш досуг оставляет желать лучшего. Не смогла удержаться… Ай! — вскрикнула, когда он рывком развернул ее спиной к себе.

Сдернул отвратительно розовый халат и до крови прикусил губы, увидев, что скрыто под ним. Полупрозрачная ткань ласкала нежные изгибы, подчеркивала прелести юного тела, и пожар теснившийся внутри злобы в один миг обернулся испепеляющей похотью, стекая ручейками огня вниз.

— Какая забота, — слова вырывались хрипом, — в таком случае сегодня Вы обеспечите мне развлечение.

— И платить будете? — зашипела маленькая змея.

— Как отработаете!

Девчонка взвизгнула, когда он схватил ее и почти бросил на постель. Забарахталась, пытаясь перевернуться и путаясь в распущенных волосах. Ухватив за бедра, дернул на себя, ставя в самую унизительную для аристократки позу, и замер на несколько ударов сердца. Сейчас… Сейчас она закричит, вырываясь и зовя на помощь свою припадочную служанку. Испугается и просто не позволит взять себя так развратно. Не должна позволить!

А перед глазами качалось и плыло от вида упругих, плотно обтянутых тканью долек. Воздух огненными толчками проникал в легкие, и в паху простреливало пульсирующей болью. Хотелось одним движением разорвать белоснежный шелк, отшвыривая ненужную тряпку в сторону, и одним толчком ворваться в тугое лоно… Насадить до упора, чтобы не осталось и капли свободного места…

Лёгкое прикосновение — и он чуть не излился в штаны. Застонал, чувствуя, как вдоль позвоночника несется болезненно-сладкая судорога, натягивая жилы до треска. Упругая попка толкнулась в пах еще раз, и лэрди изогнулась, приглашающе раздвигая ножки.

Это было последней каплей. Треск рвущегося пеньюара наполнил комнату, пальцы не слушались, и шнуровку штанов он тоже изорвал. Плевать на все. Она сама сделала свой выбор!

— С продажными девицами я не бываю нежен, — прорычал, хватая в горсть растрёпанные золотые локоны. И если она услышала, то вида не подала, а у него слова пропали, едва лишь ткань соскользнула вниз.

Бесстыже-голенькие лепестки скрывали розовую сердцевину. Даже не пытаясь сдержаться, он раскрыл нежную раковину и задохнулся, впиваясь взглядом в сладкую, сочившуюся прозрачным соком плоть, уже набухшую и жаждущую принять в себя его твердость. Какое-то ругательство рычанием сорвалось с губ. Член пульсировал, и, больше не медля, Бьерн толкнулся вперед.

— М-м-м! — застонала девочка, изгибаясь и приподнимая бедра.

И в голове что-то щелкнуло. Вырвало с корнем последние крохи рассудка, обнажая раздиравшую на части животную похоть. Она была слишком узкой. Такой тесной, что пухлые складки втягивались на каждый толчок. И если бы внутри оказалось сухо, то он бы просто порвал ее, но маленькая лэрди уже текла, даруя возможность с трудом, но проникнуть внутрь.

— Шире ноги! — звонкий шлепок украсил нежную дольку розовым отпечатком. Ему вторил возбужденный стон, и ножки послушно разъехались, открывая ее всю до последнего дюйма.

Подхватив лэрди под бедра, Бьерн задвигался. Несколько глубоких выпадов, и комнату наполнили пошлые звуки. Тяжелое дыхание и шлепки плоти о плоть, тихие постанывания и скрип кровати. И, как последний сластолюбец, он во все глаза разглядывал самую невероятную и порочную картину. Вид собственного, блестевшего от влаги члена, рывками вспарывающего тесное лоно. И по венам бежал живой хмель, дурманя и превращая его в сгоравшего от похоти зверя.